Неугомонный
Шрифт:
Последними в коробке стояли две пластинки с записями опер — «Травиата» и «Риголетто». Не в пример Джону Колтрейну вконец заезженные.
Валландер сидел на чердачном полу, прикидывая, не забрать ли коробку вниз и не купить ли проигрыватель, чтобы снова иметь возможность их слушать. Но в конце концов задвинул коробку на место. Сейчас он слушал музыку в записи на кассетах или на компакт-дисках. Исцарапанный винил ему больше не нужен. Отошел в прошлое и пусть стоит здесь, в темноте чердака.
Разыскав картонный ящик, за которым
Идея принадлежала Рюдбергу. Было это за несколько лет до его смерти, однажды весенним вечером они допоздна засиделись у него на кухне. Тогда в Истаде и окрестностях преступник в маске, вооруженный обрезом дробовика, совершил несколько грабежей. Чтобы разобраться в событиях и, возможно, выявить систему, Рюдберг достал колоду карт и обозначил ими последовательность действий грабителя, которого маркировал пиковым валетом. В тот раз Валландер перенял этот способ составить обозримую картину «работы» преступника и даже его образа мыслей. Позднее, используя рюдберговский метод, он выбрал вместо карт детальки «Лего». Но Рюдбергу об этом не сказал.
Сейчас он обозначил Хокана и Луизу, различные даты, места, события. Хокана изображал пожарный в красной каске, а девочка, которую Линда звала Золушкой, — Луизу. Взвод марширующих солдатиков он отложил в сторону. Это были вопросы, остающиеся пока без ответа, но, по его мнению, именно сейчас самые важные. Кто выдавал себя за дядю Сигне фон Энке? Почему ее отец вышел из тени? Где он был до сих пор и почему скрывался?
Вспомнив, что хотел позвонить в «Никласгорден», Валландер набрал номер и выяснил, что Сигне больше никто не навещал. Ни ее отец, ни какой-либо неведомый дядя.
Он так и сидел с деталью «Лего» в руках. Кто-то не говорит правды, думал он. Один из тех, с кем я беседовал о Хокане и Луизе фон Энке, темнит. Либо лжет, либо искажает правду, о чем-то умалчивая или утверждая заведомую неправду. Кто? И опять же почему?
Зазвонил телефон. Он встал и с телефоном в руке вышел в сад. Звонила Линда. И сразу перешла к делу:
— Я говорила с Хансом. Прямо-таки давила на него. Он рассердился и ушел из дома. Когда вернется, попрошу прощения.
— Мона никогда так не делала.
— Чего не делала? Не уходила из дома или не просила прощения?
— Из дома она уходила часто. У нее это был последний аргумент. Хлопнуть дверью. А вернувшись, она прощения никогда не просила.
Линда засмеялась. Смех нервный, подумал Валландер. Наверно, поссорились куда серьезнее, чем она мне сказала.
— По словам Моны, все было наоборот. И дверью хлопал ты, и прощения никогда не просил тоже ты.
— Мне казалось, мы с тобой согласны, что Мона частенько рассказывает небылицы, — заметил Валландер.
— Ты тоже. Моих родителей не назовешь кристально честными.
Валландер разозлился:
— А ты сама? Ты у нас кристально честная?
— Нет. Я никогда этого не утверждала.
— Давай к делу!
—
Валландер тотчас решил соврать, причем не без радости:
— Я готовлю обед.
Но Линду на мякине не проведешь:
— На улице? Я слышу птичек?
— На гриле.
— Ты же терпеть не можешь гриль.
— Что я могу или не могу терпеть, ты не очень-то и знаешь. Что ты собиралась рассказать?
— Я говорила с Хансом. Никаких контактов с отцом у него не было. К семейным счетам тоже никто не прикасался, последний раз деньги снимала Луиза, еще до своего исчезновения. Ханс теперь занимается всем. Ни в банке, ни иным способом деньги не снимали.
Валландер вдруг сообразил, что этот вопрос важнее, чем он думал поначалу:
— На какие средства Хокан жил все время после исчезновения? Он появляется в Копенгагене. Совершенно очевидно, деньги ему не нужны, потому что с сыном он не контактирует и банкоматами не пользуется. То есть, вероятно, ему кто-то помогает. Или у них были счета, о которых Ханс не знает?
— Возможно, конечно. Но Ханс проверял через свои банковские связи. И ничего не нашел. Хотя, разумеется, существует много способов припрятать деньги.
Валландер промолчал. Других вопросов он не имел. Однако начал всерьез подумывать, не может ли отсутствие нехватки в деньгах стать своего рода зацепкой. В трубке послышался Кларин рев.
— Придется закончить, — сказала Линда.
— Слышу. Значит, можно списать со счетов все мысли о тайных контактах между Хансом и его отцом?
— Да.
Разговор закончился. Валландер положил мобильный на стол, сел на качели. Тихонько покачивался, отталкиваясь одной ногой. Мысленно он видел, как Хокан фон Энке идет по Стрёйет. Идет быстро, временами останавливаясь и глядя назад, а затем продолжая путь. И внезапно исчезает, то ли свернув в переулок, то ли затерявшись в густой уличной толпе.
Проснулся Валландер рывком. Начался дождь, капли падали на босую ногу, стоявшую на земле. Он встал, прошел в дом. Закрыл за собой дверь — и замер. Внезапно он вроде бы уловил взаимосвязь, пока что очень смутную, но, пожалуй, все же способную пролить свет на то, где Хокан фон Энке находился после своего исчезновения. Укрытие, подумал Валландер. Исчезнув, он знал, что предпримет. С прогулки по Вальхаллавеген перебрался в такое место, где никто его не найдет. Теперь Валландер вдобавок совершенно уверился, что Луиза никак не ожидала исчезновения мужа и тревожилась искренне. Никакими уликами, никакими данными он не располагал, но нутром чуял, что прав.
Валландер медленно прошел на кухню. Чувствуя под ногами прохладу каменной плитки. Шел тихонько, словно боялся спугнуть собственные мысли. Детали «Лего» лежали на кухонном столе. Он сел и вновь подумал об укрытии. Все спланировано, тщательно организовано, офицер-подводник знает, как устроить свою жизнь вплоть до мелочей. Валландер попробовал представить себе это укрытие. Его не оставляло ощущение, что вообще-то он знает, где прячется Хокан фон Энке. Был поблизости, только не обратил внимания.