Неукротимая любовь
Шрифт:
— Остров между двумя другими островами, — задумчиво повторил маркиз, — с лицом кота.
Фортуна наблюдала за Леонорой, и ей вдруг открылся смысл символа, о котором говорила цыганка.
— Бесхвостый кот, — неожиданно для всех произнесла она, — так это же кот с острова Мэн!
— Остров Мэн! — вскричал маркиз. — Вы ведь говорили о нем?
— Да, о нем, — ответила Леонора.
— Спасибо вам, — произнес маркиз, и в его голосе прозвучала радость, —
Он сунул руку в карман жилета и вытащил золотую гинею. Он собирался отдать ее цыганке, но Фортуна быстро накрыла его руку своей, и он понял, что чуть было не совершил непоправимую ошибку.
— Разреши поблагодарить тебя за помощь, Леонора, — произнесла Фортуна. — Его светлость и я желаем тебе доброго здоровья.
— Меня уже скоро вынесут отсюда, — ответила Леонора.
Фортуна поняла, что она скоро умрет, — цыгане умирали на открытом воздухе, а палатку, где они жили, сжигали.
— Тогда желаю тебе обрести покой, — сказала она.
— Мои люди не забудут доброту мисс Гиллингхэм, — прошептала цыганка, — они всегда останутся твоими друзьями.
— Я знаю это, — ответила Фортуна. — И если кому-нибудь будет нужна моя помощь, я им помогу.
— Наступит день, когда ты займешь такое положение, что сможешь помочь очень многим, — сказала Леонора — и это были слова ясновидящей.
Она закрыла глаза, словно желая показать, что устала говорить.
Фортуна ничего больше не сказала. Она тихо вышла из кибитки, и маркиз последовал за ней.
— Они наши друзья, и не ждут денег за свою помощь, — сказала она ему, — но вы можете дать ребятишкам, которые держали наших лошадей, по маленькой серебряной монетке.
Она попрощалась с цыганами на их языке и вместе с маркизом поехала назад к лесу.
— Почему вы спросили Леонору, куда уехали Гримвуды? — поинтересовалась она.
— Мне было просто интересно, — ответил маркиз.
Она видела, что он что-то скрывает от нее, но поскольку он не хотел говорить, то она не стала настаивать.
Когда они спешились и прошли в дом, он сказал:
— Полагаю, вы захотите отдохнуть. Я пригласил сегодня на ужин четверых своих друзей.
— Вы устраиваете званый вечер! — воскликнула она. — А я так надеялась, что мы будем одни.
— Я хочу познакомить вас с моими друзьями, — резко ответил маркиз.
На ее лице появилось разочарование.
— Они долго не засидятся, — успокоил он, — я сам этого не хочу. Мы сделаем вот что — выставим их в одиннадцать часов.
— Как же нам удастся сделать это, не показавшись невежливыми? — спросила Фортуна.
—
— Прекрасный план! — радостно вскричала Фортуна.
Но что-то в выражении лица маркиза или, быть может, в его голосе подсказало ей, что он просит прислать ему записку не только по этой причине.
Она не могла себе представить, что он задумал, но была твердо убеждена, что записка нужна была вовсе не потому, что он хотел остаться с ней наедине или избавиться от своих друзей.
Однако она понимала, что не может ни о чем спрашивать и что он ждет, когда она уйдет. Она с удовольствием осталась бы с маркизом, но подумала, что он, наверное, хочет побыть один.
Она отправилась в спальню, сняла амазонку, облачилась в платье свободного покроя и уселась у окна, выходящего в сад.
«Как бы я была счастлива в Тейне, — подумала она, — если бы маркиз не был таким суровым и не впадал бы в тоску от всего, что напоминает ему о подлости герцога».
Ей вспомнились широкие поля, раскинувшиеся до самого горизонта, которые она видела с опушки леса.
Это жестоко, подумала она, но он на самом деле должен быть благодарен Господу за то, что имеет.
Но она понимала, что никогда не сможет убедить в этом маркиза. Он никак не мог смириться с тем, что потерял; ничто не имело для него значения, ничто не интересовало его, кроме мести. Он думал только об одном — как одержать победу над герцогом и вернуть все то, что принадлежало ему по праву.
— Как бы я хотела помочь ему! — прошептала Фортуна.
Разве могла она представить себе, что чувствует мужчина, оказавшийся в подобной ситуации? Разве могла она ощутить ту горечь, которая, словно яд, отравила его кровь, искажая все, что он видел и делал, заполняя собой все его мысли?
— Помоги ему, Господи, прошу тебя, — молилась она.
Надо было найти способ излечить его, подобно тому, как Гилли лечила больных ребятишек в трущобах Уотерлеса.
Но Гилли частенько говорила ей:
— Болезнь ума гораздо труднее поддается лечению, чем болезнь тела.
А ведь маркиз страдал не от болезни ума, а от гораздо более страшной напасти — болезни души.
Да, она была права, сказав ему, что месть разрушает его душу! Но удастся ли ей найти средство, которое излечит его?