Неукротимый: возрождение

Аврора Белль

Все тело Молли напряглось при виде меня. Она задержалась на моем взгляде на мгновение, прежде чем опустила голову и захромала в комнату, тихо закрыв за собой дверь. А Тама стоял, изучая, как я наблюдаю за ней.

Он указал на противоположную комнату, и я направился внутрь, не сводя глаз с двери, за которой исчезла Молли.

Она выписалась из больницы еще до того, как кто-либо из нас успел ее проведать. Вскоре после этого к дому подъехала ее сестра Ленка, забрав вещи Молли и погрузив

их на заднее сиденье своей машины. На этом все.

Молли не вернулась домой.

К нам домой.

С глаз долой. Из сердца вон.

Просто ушла.

Я не ожидал от нее такого дерьма. Она не была слабой сучкой.

— Как у нее дела? — тихо спросил я.

Тама моргнул, глядя на меня, прежде чем нахмуриться. Он долго не отвечал.

— Как думаешь, как у нее дела? — он пристально посмотрел на меня. — Ей на все плевать, моей Молли, но она любит твоего сына. Поклялась защищать его до самой смерти. А теперь… — он повернулся лицом к закрытой двери. — … она желает смерти.

Тяжелый вздох покинул меня, и я почесал щетину.

Чувство вины было той еще сукой.

Чувство вины требовало, чтобы его признали. Я знал это. Чувствовал это. Это было жестоко, и, да, сначала я винил Молли в том, что произошло, но правда была в том, что Молли не имела ничего общего с Линг, и натравливать их друг на друга было бы бесполезной борьбой. Линг всегда останется победительницей в этой битве, независимо от обстоятельств.

Ее вина была на мне, и я носил ее, как петлю на шее, душившую меня.

— Что-то есть, — произнес крупный мужчина маори за компьютером. Он вгляделся в экран, прищурившись. — Ага. Это она.

Я сделал несколько шагов вперед и посмотрел на отснятый материал. Линг вышла из своего «Мерседеса», подошла к пассажирской дверце и открыла ее. Моему сыну потребовалось некоторое время, чтобы выйти, но когда он это сделал, я вздохнул с облегчением. Я посмотрел на Линг и на то, как она протянула руку моему сыну.

Это было странно, то, как она себя вела.

И когда ЭйДжей отказался взять ее за руку, мой желудок упал.

Боже, приятель. Не давай ей повода причинить тебе боль.

Но Линг просто встала на колени, поговорила с ним секунду, а затем обняла моего сына, крепко прижимая его к себе, как будто у нее было на это гребаное право.

От ярости было трудно дышать. Моя женщина была дома в чертовом беспорядке, а Линг принимала привязанность, предназначенную для Лекси.

Гребаная сука.

Я собирался разорвать ее на части. Да. Я собирался убить ее голыми руками.

— Это белый или серебристый внедорожник, — пробормотал Амохо, наблюдая, как Линг уезжает с моим сыном. —

Не могу разобрать все, но думаю, что смогу получить частичный номер.

Этот парень компьютерный волшебник.

Чувствуя прилив нежности к нему, я положил руки ему на плечи и сильно сжал.

— Сделай это, мужик. — Отступив назад, я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

Тама стоял рядом, внушительный, как чертова статуя тики, с осунувшимся лицом и опущенными уголками губ.

— Я хочу помочь тебе вернуть твоего мальчика.

Он говорил серьезно. Не потому, что он был с Молли, а потому, что он знал, что если мы не вернем моего сына в ближайшее время, одного из моих людей вскоре отправят опознавать его тело. И даже такие психопаты, как мы, не потворствовали насилию над детьми.

— Ценю это. — Я посмотрел на Амохо. — Мне понадобится копия этой записи.

Амохо развернулся на стуле и бросил мне маленькую белую флешку. Я с легкостью поймал ее, а он заговорил:

— Если узнаем что-нибудь новое, мы позвоним.

Прежде чем я вышел, Тама остановил меня.

— Послушай. Насчет Молли…

Я прервал большого парня словами:

— То, что она делает, мне не помогает. — Слова были резкими, но произнесены мягко. — Скажи ей, что она однажды сказала мне, что сделает все, чтобы защитить моего сына, и я настаиваю на этом, потому что прямо сейчас ему нужна вся возможная помощь, которую он может получить.

И с этими словами я ушел.

***

Лекси

Никогда раньше я не осознавала, насколько жестоким может быть разум.

К примеру, сейчас.

Вопреки всем желаниям, мне было интересно, какими будут последние мысли моего сына перед тем, как Линг лишит его жизни.

Вспомнит ли он те времена, когда мы вместе засиживались допоздна и смотрели фильмы, смеясь, когда он пытался поймать попкорн, который я бросала ему в рот? Или его последние размышления обо мне будут о тех временах, когда он умолял меня поверить ему о возвращении его отца и о том, как его ужасная мать отказывалась поверить ему?

Я больше не билась в истерике, но слезы продолжали литься, стекая по моим щекам и шее.

Мои мысли были сосредоточены на худшем.

Надеюсь, когда придет время, она сделает это быстро для него.

Нахмурилась, услышав свои собственные мысли.

Что, черт возьми, я делаю?

Абсолютно ничего. Сижу здесь, жалею себя, в то время как Линг вытворяет Бог знает что с моим сыном.

Какой матерью это делало меня?