Неуловимый монитор
Шрифт:
— В ноги, — и девушка горько заплакала.
— Не надо плакать.
— Я никогда не буду ходить!
— Глупости! Поправитесь, и еще как будете бегать! Как вас зовут?
— Валей, — ответила сквозь слезы девушка.
— Все будет отлично, Валя, — сказал Алексей Емельянович, внося морячку в свою каюту и укладывая на койку.
За ним вошел Кушлак.
— Ну, эскулап, лечи, да лечи получше.
Кушлак, немного растерянный и озадаченный, принялся осматривать морячку. Ранения были тяжелые, но кости — целы. Впервые военфельдшеру пришлось оказывать
За несколько часов железняковцы подобрали двенадцать раненых. Где-то далеко за рекой грохотали орудия и пылали пожары. В сером небе пролетали на восток фашистские самолеты.
Наступил вечер. Над рекой заклубилось густое молоко. Харченко понял, что Продолжать поиски в тумане — дело бесполезное. Но он твердо решил не уходить, пока не будет осмотрен другой берег Дона. Туман поднялся до потемневшего неба. Матросы поисковой группы собрались на борту и с жадностью ужинали (продуктов на корабле снова было вдоволь). Корабль медленно двигался, высматривая место для ночной стоянки.
Теперь повсюду — и в ярко освещенной кают-компании, и в каютах офицеров, и в кубриках — лежали спасенные люди. Несколько часов назад они считали, что жизнь их кончена, и приготовились к смерти. Теперь они беспрерывно и лихорадочно говорили. Они так долго молчали, что им хотелось наговориться вдосталь.
Пожилой толстый мичман из морской пехоты с наслаждением курил трубку и рассказывал, как он ударом кулака раскроил голову гитлеровцу. Другие рассказывали, сколько немцев потонуло в Дону, вспоминали рукопашные схватки на берегу, свои скитания в плавнях.
Морячка Валя спрашивала Алексея Емельяновича:
— Скажите, я не сплю? Может быть, мне все это мерещится, товарищ капитан-лейтенант? Вы знаете, доктор ваш говорит, что я скоро на ноги встану. Значит, я вернусь в свой батальон?
— Ну ясно вернетесь, — уверял Алексей Емельянович. — Еще повоюете, Валя.
— А мои-то, наверное, думают, что меня и в живых нету. Эх, написать бы им! Вот удивятся!
Вдруг Валя приподнялась на койке и крепко поцеловала командира!
— Вы жизнь мне спасли, жизнь! — воскликнула она горячо. — Если бы вы знали, как жить хочется! Я думала, навсегда в плавнях останусь… страшное слово — «навсегда»! А теперь — я такая счастливая!
— Спите, милая, — сказал, улыбаясь, командир корабля. — Отдыхайте. Вот придем в Ейск, подлечитесь, будете долго-долго жить… А жизнь у нас после войны будет хорошая, ей-ей! Славно станем жить! Ну, спите, спите, я пойду.
Он повернул выключатель, задернул занавеску, закурил папиросу. Услышав ровное дыхание девушки, Алексей Емельянович вышел из каюты и столкнулся со спешившим к нему штурманом.
— Товарищ командир, — взволнованно доложил Коган. — На реке какое-то судно горит. Зовет на помощь.
Харченко поднялся на палубу. В густом тумане он увидел расплывчатое красное пятно. На середине реки, развернувшись лагом [4] , непрерывно гудел горящий пароход. Из темноты
— Женщины кричат, товарищ командир, — сказал Овидько.
— Гребцы — в шлюпку! — приказал командир.
В огненном зареве летали тучи гари. Палубные надстройки парохода обрушивались с треском. По палубе метались в дыму люди.
4
Развернуться лагом — повернуться бортом поперек фарватера.
— На помощь! Помогите! — донеслось до командира.
«Железняков» бросил якорь. Теперь все были наверху, кроме машинной команды и радиста.
— Ну что же, хлопцы? Снимай людей! — закричал Алексей Емельянович, стараясь перекричать неистовый вой пароходного гудка.
С низкого борта плюхнулась в реку шлюпка. Гудок продолжал выть.
Харченко крикнул в мегафон:
— Эй вы, на пароходе! Уймитесь!
Гудок несколько раз всхлипнул и умолк. Тогда командир передал приказание:
— В первую очередь садятся в шлюпку женщины и дети!
Шлюпка подошла к борту парохода, и Алексей Емельянович видел, как люди, яростно отталкивая друг друга, с размаху бросаются в воду.
— Эй, на пароходе! — крикнул он. — Всех снимем, всех до одного. Женщины с детьми — вперед!
Шлюпка нагрузилась и вынырнула из тумана под самой кормой монитора.
— Их немцы подожгли, товарищ командир, — взволнованно докладывал Овидько, пока матросы принимали на палубу плачущих женщин и перепуганных ребят. — Вот гады! Вывели на середину Дона, попортили машину, руль, облили палубу бензином. Там полно детишек да баб…
— Снимайте всех, да поскорее… Как бы эта бандура не затонула раньше времени.
Шлюпка продолжала совершать рейс за рейсом. Офицеры распределяли людей по кубрикам и каютам.
— Эй, на военном судне! Поторопитесь! — крикнул с горящего мостика старик в морской фуражке.
— Капитан, — сказал мне Харченко.
Пароход резко осел кормой в воду.
— Капитан! А вы чего стоите? Сходите в шлюпку! — крикнул командир.
Когда шлюпка подошла к монитору и десятки рук протянулись с корабля, чтобы вытащить ребятишек и женщин, Алексей Емельянович приказал гребцам:
— Сейчас же заберите капитана.
— Упрямый старичонка, — ответил Овидько. — Я, говорит, своего поста не кину.
— Много там народу?
— Думаю, на этот раз всех захватим.
— Торопитесь. А капитана, коли не пойдет добром, тащите силой.
Шлюпка стрелой понеслась к пароходу.
Несколько женщин прыгнули с парохода в воду. Овидько, как дельфин, нырял за ними, вылавливал и втаскивал в шлюпку. Одну из женщин отнесло далеко в сторону. Овидько поплыл за ней, догнал и помог забраться в шлюпку.