Неуловимый монитор
Шрифт:
Корабль отвечал. В дыму и в огне ничего нельзя было разобрать, и только изредка впереди ненадолго появлялась синяя полоса. Море! Оно было нашим спасением. Алексей Емельянович — он мне после рассказывал — не задумывался в эту минуту над тем, что море может быть штормовым. Одна мысль преследовала командира — поскорее вырваться в открытое море из этой проклятой мышеловки!
Бушующий вал надвигался все ближе и ближе. Казалось, стена белой пены застилает все небо. Еще один рывок — и проклятая речонка останется навсегда позади! Вперед, «Железняков», вперед! Корабль вдруг вздрогнул, тяжело прополз
«Железняков» подбит? Нет. Так что же это?
Страшная мысль пришла в голову командиру. «Мель! Мель, которой здесь никогда не было!»
Мель преградила «Железнякову» дорогу в море. Откуда она взялась на пути корабля? Не немцы же ее создали?
— Стоп! — приказал командир.
Ведь если машины будут продолжать двигать корабль вперед, «Железняков» еще глубже зароется в песок, и тогда никакая сила не стащит его с проклятой мели.
Ослепляющая пена прокатилась по палубе. Морская волна хлынула в грязную речонку и залила корабль.
«Вот оно что! — понял Харченко. — Море, ничто другое, только море нанесло эту мель в устье!»
День, два, неделю волны наносили песок, и вот теперь поперек узкого устья реки вырос барьер, непроходимый для корабля. Он преградил ему путь к спасению у самого выхода в море!..
В тесной боевой рубке стало жарко, как в кочегарке. Стальные стены ее так накалились, что к ним нельзя было прикоснуться. Страшный удар потряс весь корабль: снаряд, посланный с берега прямой наводкой, угодил в башню. Всех повалило на пол. Мы с трудом поднимались на ноги, еле различая в дыму друг друга. Пахло гарью. Неужели пожар? Но сталь гореть не может. А что делается там, внизу, в орудийной башне?
— Кузнецов! Живы ли? — спросил командир.
— Живы! — послышался из трубы глухой голос Кузнецова.
Новый удар, еще более оглушительный и страшный. Ранен Громов, кровь текла из его рассеченного лба.
Но он встал на ноги, с растерянной улыбкой вытер рукавом кровь и снова схватился за рукоятки штурвала.
Минута промедления — и «Железняков» превратится в бесформенную глыбу металла, разбиваемую на куски неприятельскими снарядами.
Харченко яростно кричит:
— Огонь изо всех орудий!..
…Что произошло затем, трудно передать. Корабль превратился в живое существо, отбивающееся от сотни чудовищ, протянувших к нему свои щупальца. «Железняков» перестал быть кораблем, машиной, сотворенной чудесными человеческими руками. Смертельный бой вдохнул в него душу и сердце, и корабль, словно человек, стал защищать свою жизнь. Каждое орудие изрыгало море огня. Казалось, каждый клочок палубы бил по врагу. Матросы, падая с ног от усталости, продолжали подавать к орудиям снаряды. Броня защищала их от ливня пуль.
Необычайное зрелище заставило нас замереть в изумлении. В башне открылся люк, и из него выскочил юркий пулеметчик Блоха. Матрос не смог усидеть в башне без дела. Его четырехствольная
— Блоха, назад! — закричал Харченко. Но в гуле и грохоте боя матрос не услышал приказа. Он сорвал чехол с пулемета и повернул его в сторону берега. Пулемет строчит по минометным батареям, а мины рвутся вокруг него на палубе, веером разбрасывая огненные осколки.
В одном рабочем костюме — в каске, без всяких панцирей и кольчуг — матрос с гладкого как ладонь места бил из пулемета по гитлеровцам, и смерть — отступилась от храбреца. Видно, не пришло время помирать матросу Блохе; поживет он еще, повоюет и увидит светлые дни победы.
Тыльной стороной ладони Блоха вытер лоб, отдохнул секунду и снова принялся строчить из пулемета. Мина разорвалась позади пулеметчика. Блоха всплеснул руками, упал навзничь и скатился за борт.
— Все! — вскрикнул я.
Но нет, не все! Две цепкие руки схватились за борт. Потом появилась голова в каске. Через мгновение матрос уже перемахнул на палубу и пополз к своему пулемету. Не прошло и двух минут, как пулемет снова заработал…
…Один за другим умолкали на берегу немецкие минометы. Между кустов замелькали серые тени минометчиков. Они бежали! Они удирали от одного русского матроса!
Вдруг в небе загудело. Несколько чернокрылых бомбардировщиков появились над кораблем. С отвратительным воем они принялись пикировать на нас. Вот один промчался над кораблем, чуть не задев крылом броневую башню. И — о чудо! — он стал поливать свинцом своих же солдат на берегу… За ним спустился другой и третий… Обескураженные гитлеровцы прекратили обстрел. Расстрелянный из пушек, перепаханный бомбами «юнкерсов», берег притих. Орудия корабля смолкли. Пилоты «юнкерсов», убедившись, что берег покрыт недвижимыми телами, взмыли к облакам и исчезли за далеким черным лесом…
Ошеломленные, смотрели мы в амбразуры боевой рубки. После неистового грохота боя наступила мертвая тишина.
— Алеша, я понял в чем дело! — вскричал Королев. — Неподвижный корабль, люди бегут от реки! Эти воздушные идиоты вообразили… Они вообразили, будто мы высадили десант, и они его перебили. Они небось уже доносят, что корабль пуст и мертв…
— Чертовская удача! — воскликнул Алексей Емельянович и выскочил из башни на мостик. — Теперь, пока не поздно, заводить якорь! Сниматься с мели!
Увы, положение корабля было незавидное! Монитор всем днищем сидел на мели. У бортов было не глубже, чем по колено, а у форштевня желтел песок. Чтобы выйти в море, «Железнякову» нужно было пройти несколько метров буквально по суше. Матросы выскакивали из люков. Штурман, в стальной каске, в мокром плаще, распоряжался ими. Он отобрал семь бесстрашных ребят.
Тимофей Онищенко разделся и кинулся за борт.
Мефодий Охрименко последовал за ним. Один за другим за борт спрыгнули Василий Матвеев, Владимир Кукушкин, Михаил Перетятько, Федор Сычев и загорелый, черноволосый Демьянов…