Неуловимый
Шрифт:
— Вот как?
— Да, так, — немного нервно отозвался корчмарь. — Давай скорей, а то провозимся до рассвета!
Спустя час куча выкопанной земли выросла до внушительных размеров, а из ямы виднелись лишь плечи и голова ветеринара. Они уже не разговаривали, а работали все быстрее и ожесточеннее. Я еле выдерживал паше вынужденное бездействие, мне казалось, что по рукам ползают муравьи. Как выдерживала Леля, не знаю. Она застыла, как камень, и ни разу не пошевельнулась.
Не ощущай я на своем лице ее дыхания,
Корчмарь громко и цветисто выругался, потом засмеялся:
— Браво, Ицо! Я не знал, что ты такой хороший работник! За час два кубометра земли! Стань ты землекопом, большие деньги бы зарабатывал!
Ицо, то есть его зять, чье имя я только сейчас узнал, сел на поваленный крест и произнес: — Надо было прийти неделю назад.
— Да? Чтобы нас замела милиция. Вставай, пошли!
— А яму не будем закапывать?
— Закапывай не закапывай — все равно каждый пойдет, что тут рыли. Давай смываться, пока не поздно!
Взяв кирку и лопату, они быстро двинулись по дороге в лес. Я облегченно вздохнул, вылез из папоротника и отошел в сторонку. Когда вернулся, Леля уже была на поляне и вовсю делала гимнастические упражнения. Закурив, я авторитетно заявил:
— Теперь мы уже можем сообщить в милицию, кто убийца.
Леля как раз прыгала на одной ноге. Услышав мои слова, она встала, как вкопанная.
— Что сообщить?
— Что они убили Царского. Чтобы присвоить его золото.
— Ты думаешь, что говоришь, Иван? — засмеялась она. В ее смехе сквозили насмешливые нотки, отчего он напоминал смех корчмаря. — Ты что, не понимаешь, что это просто искатели клада и ничего больше? Если у тебя есть терпение и, конечно, желание, давай полежим еще пару часов в нашем гнездышке, и, я уверена, мы увидим еще парочку золотоискателей. Но мне кажется, нет смысла.
— Вот ка-ак? — я нарочно растянул «а», как делала когда-то она. — А какой же был смысл до сих пор? Любоваться физическими возможностями твоего ухажера?
— Нет, дурачок, — уже нежнее произнесла Леля, — убедиться в том, что сокровище Царского зарыто не возле надгробного памятника, а совсем в другом месте. И, самое важное, — мотивы для убийства, как видишь, имелись.
— Молодец, Леля! — воскликнул я, восхищенный ее острым умом и сильной интуицией. — Из тебя может получиться талантливый инспектор уголовного розыска.
Честно говоря, я почти был уверен в том, что таковым она и является. Мы, не торопясь, двинулись обратно, и Леля, кажется, совершенно искренне любовалась луной, потому что, позабыв о недавнем приключении, несколько раз в восторге воскликнула:
— Изумительно! Такая красота!
Я молчал, горя нетерпением побыстрее вернуться в дом отдыха, встретиться, наконец, с Андоновым и задать ему два-три вопроса, на которые он должен мне ответить,
14
Но встретиться с Андоновым мне не удалось. Он как сквозь землю провалился. Я стучал по трубе парового отопления и ночью, и утром, но ответа не было. Напрасно бродил я по саду в надежде, что он появится и сядет на скамейку, на которой мы обычно беседовали. Леля заметила мое напряжение и с подозрением спросила:
— Что с тобой, Ваньо? Могу ли я тебе помочь?
— Ничего, Леля. Это от недосыпания. Ты пойдешь на похороны?
— Нет, дорогой, ни в коем случае! Я не люблю таких зрелищ. Но ты иди.
— А ты что будешь делать? — спросил я ревниво. — Спать. Буду спать весь день, потому что вечером и у тебя, и у меня будет много дел.
— У тебя — да, но у меня, дорогая, вряд ли. Я думаю, что мне уже пора приостановить свою любительскую сыскную деятельность. Для этого есть люди, которым платят.
Она удивленно взглянула на меня:
— И ты думаешь, что я отношусь к их числу?
— Нет, не думаю.
— Честное пионерское?
— Откровенность за откровенность, Леля. Разве я знаю, что ты думаешь и чего не думаешь? Разве знаю, куда ходишь, что делаешь и почему? Если хочешь, чтобы мы остались друзьями, давай переменим тему!
— Ну ладно, Ваньо, — рассердилась она и повернулась, чтоб уйти. — Желаю приятно провести день!
Разговор этот произошел в восемь утра. Похороны были назначены на десять, и я не знал, как мне убить эти два часа. Все же, рассуждал я, Андонов должен был со мной поговорить. Он обещал, что сегодня я все пойму. Где же это произойдет? На похоронах? Хорошо, посмотрим.
Я курил уже третью сигарету, сидя на скамейке рядом с кипарисом, когда услышал, что кто-то меня зовет:
— Ваньо! Эй, Ваньо!
Одно из окон флигеля было открыто, голос шел оттуда.
— Иди сюда, Ваньо!
Было ясно, что меня зовет жена директора, но как она могла узнать, что я сижу на скамейке, если угол между скамейкой и окном был не больше тридцати градусов?! Я подчинился, поднялся по ступеням, пошел в знакомую прихожую и постучал в дверь.
— Входи же! — нетерпеливо отозвалась она.
Ее коляска стояла у окна, но была уже обернута ко мне. Я подошел к Любе, наклонился и поцеловал протянутую мне руку. Люба ласково шлепнула меня по щеке:
— Как тебе не стыдно забывать старых друзей! Я невпопад отозвался:
— У меня совсем не было свободного времени.
— Было только на то, чтобы бегать по горам с разными фифами!
Значит, она видела меня с Фифи. Интересно, как она узнала, что я сижу на скамейке.
Она, как всегда, прочла мои мысли — как ясновидица из Петрича, ей-богу: