Неумерший
Шрифт:
– Не думаю, что вскружила ему голову, – ухмыльнулась Мемантуза. – А вот о тебе такого сказать не могу: он знает твоё имя. Ты первая, о ком он со мной заговорил.
Стало быть, богато одетой колдуньей была Саксена. Этот вывод, казалось, напрашивался сам собой: всем своим нутром я чувствовал непонятное воздействие, которое она на меня оказывала. При виде её я будто сжимался в комок, понуро склонял голову, как нашкодивший мальчишка. Она же смотрела на меня властным, ожесточенным злобой взглядом.
– Ты, маленький паж, должно быть, битуриг, раз тебе известно такое старинное имя, – медленно произнесла она. – И как погляжу, этот хвастун
Она нахмурила брови, и, по непонятной причине, это выражение лица погрузило меня в буквально детское смятение, как если бы на меня взглянули с укором.
– Ты совсем юн, – добавляет она, – но я различаю в тебе дух прошлого. Кто ты такой?
– Я Белловез, сын Сакровеза и племянник Верховного короля Амбигата.
Мне показалось, что старуха слегка вздрогнула. И не защитный ли жест сделала она едва уловимым мановением левой кисти? Но она тут же взяла себя в руки, закуталась в свои накидки и смерила меня надменным взглядом.
– А я, – добавила она, – ты знаешь, кто я такая?
– Ты Саксена.
– А кто такая Саксена?
– Ты галлицена, с которой Альбиос совещался в прошлом году.
– И что ещё?
– Я не ведаю. Альбиос назвал мне только твоё имя, а Сумариос предостерёг от непредвиденной опасности.
Выцветшее лицо колдуньи окрасилось снисходительностью.
– Бедный малый, – выдохнула она. – У тебя, должно быть, довольно могущественные враги, а сам ты слишком простодушен, чтобы их распознать. Кто прислал тебя сюда?
– Великий друид Комрунос.
– Как чутко с его стороны, – иронично заметила она. – Как погляжу, Комрунос по своему обыкновению поручает другим заботу вычищать рыжих бестий [46] . На какой предлог он сослался, чтобы отправить тебя ко мне?
46
Речь идёт о детёнышах кабана.
Я не сдержался:
– Это не предлог! Меня убили на поле битвы, но смерть отказалась от меня! Я стал запретом! Великий друид решил, что лишь мудрость галлицен способна освободить меня от этого злого заклятия и возвратить обратно в царство живых!
Лицо Саксены, более чем когда-либо, искрилось насмешкой, оттенённой разве что чуточкой жалости.
– Осознаёшь ли ты, что Комрунос, отправив тебя сюда, заставил пройти у смерти перед самым носом? – бросила она равнодушно.
– Мне все уши об этом прожужжали. Но мне также поведали, что остров под запретом только для взрослых людей. А ведь ни родитель, ни знатный господин ещё не стриг моих волос.
Лёгкое оживление, казалось, пробежало по лицам всех галлицен.
– Только посмотрите! – ухмыльнулась Саксена. – Щенок желает посостязаться в остроумии! Это Альбиос тебя научил?
Я хотел бы посостязаться скорее не в остроумии, а в язвительности, выпалить в лицо этой ужасной старухи, что я слишком бестолковый, чтобы самостоятельно такое выдумать, и что я предпочёл бы прийти с вызовом на устах и оружием в руках, чтобы с ней сразиться. Но очи Саксены пронзали меня слепой суровостью идола, и я почувствовал в этом взгляде призрак другого создания, которое подстерегало меня за этими, облечёнными плотью, глазами. К горлу подкатил ком, и я ничего не мог поделать против этой властной натуры, кроме как поверженно опустить нос, словно ребёнок, которого застали за проказами.
– То, о чём он толкует, – для нас все же закон, – заметила Мемантуза. – Маленького самца ещё не приняли в сообщество взрослых людей. Запрет его не касается.
– Но, если он ещё ребёнок, – возразила Саксена, – одно его присутствие здесь – пятно на святилище, ему не должно видеть обряды. Среди нас ему делать нечего. Однако он не выглядит как ребёнок.
– Пожалуй, что Комрунос оказался прозорливым, предоставив нам решать эту задачу, – подхватила Мемантуза. – Этот юнец – ни дитя и ни мужчина, он ни жив и ни мёртв. Ему нет места ни здесь, за пределами мира, ни в королевствах за морем. Не правда ли, интересный повод, чтобы представить его на рассмотрение богам?
– Богов-то он, возможно, и потешит, – вмешалась тут Кассибодуя. – А тебя, Саксена, он, похоже, очаровал.
Напряжение сгустилось в воздухе, однако я по-прежнему не понимал сути происходящего. Мне показалось, что любопытства ко мне слегка поубавилось, и что галлицены теперь перенесли своё внимание на бурю, назревавшую меж Саксеной и Кассибодуей. Ссора между ними разрасталась, воздух стал таким плотным, каким он бывает посреди пиршеств, когда слова заходят слишком далеко и оба героя перестают смеяться, положив руку на оружие.
Разрешила спор галлицена с мечом. Она встряла в разговор едким, словно скрип старой втулки, голосом:
– Надо послушать, что скажут боги, – промолвила она.
– Да, – медленно подхватила Саксена, не сводя глаз с молодой Кассибодуи. – Надо дать слово богам.
Над берегом пронёсся разразившийся внезапно ливень, нещадно стегающий меня, стоящего в кругу этих больших бледных фигур. Сквозь просвет в тучах проглянул луч солнца. В последних отблесках дня золотой пыльцой искрились вихри измороси, а прибрежная галька сверкала ярко, как сон. Вместе с могучим дыханием моря я почувствовал аромат мокрой травы и камня, будто бы земля приотворила лоно, источая пьянящий дух влажной земли. Блики света выхватили на брюхе котла изображение трёх птиц, клюющих яблоко.
– Раз за этим ты и пришёл, мы обратимся к оракулам, – подхватила Саксена. – Что преподнесёшь ты взамен божественной мудрости?
– Украшения, которые на мне. Они королевские, они достались мне от матери.
Старая колдунья провела глазами по моим торквесу и браслетам.
– Они принадлежали не твоей матери, а матери твоей матери, – сухо произнесла она. – Однако этого недостаточно. Этот остров не для Матерей и их благих чар. Ты стоишь на земле Ригантоны [47] – медведицы, кабанихи и кобылицы, той, что беседует с птицами. Эти побрякушки не представляют ценности для Великой королевы.
47
Ригантона – кельтская богиня-мать. (Rigantona – «царица» или Epona – «лошадь»). Изображения Эпоны отражают её связь с плодородием: обычно это женщина с пони или кобылой и жеребёнком. Как богиня потустороннего мира, она владеет тремя птицами, чьё пение было столь сладостно, что все, кто его слышал, забывали о ходе времени. Эти птицы обладали способностью воскрешать мёртвых и исцелять недужных.