Неумолимая королева

Уиннерс Ева

— Любимая, ты должна пойти туда. Кудри мамы дико подпрыгивали, когда она покачала головой. Она тоже боялась маленьких помещений. "Все будет хорошо. Всего на несколько минут».

— Томазо, нет. Ее голос был хныканьем, но, похоже, это его не остановило. «Клянусь Богом, я оставлю тебя, если ты это сделаешь».

«Ты бы предпочел умереть? Стоит ли нашим дочерям жизни?»

«Они не могут просто убить нас в нашем собственном

доме».

«Я бы предпочел не рисковать и оказаться неправым».

Он взял ее за локоть и втолкнул внутрь. Я наблюдала за происходящим широко раскрытыми глазами. Она боролась с ним, но он был сильнее. Потом она была в темноте вместе с нами. Прежде чем она успела возразить дальше, Папа захлопнул дверь.

Маленькие кулачки мамы ударились о красный кирпич. «Томасо». Ее гнев вибрировал в маленьком пространстве. «Черт возьми, Томазо. Открыть-"

Тихие всхлипы Феникса наполнили воздух и приковали меня к себе.

— Я… все в порядке, мама, — прошептал я. Я заставил свою руку протянуть к ней руку и похлопать ее по спине, точно так же, как она всегда успокаивала меня, когда мне снились плохие сны. «Папа сильнее всех плохих людей».

— Если бы, — пробормотала она. — Я не позволю, чтобы с вами двоими что-нибудь случилось.

Окутанные тьмой, мы втроем сбились в кучу. В моих ушах ревело сердцебиение. Я не мог подписать, место было слишком маленьким и слишком темным, поэтому я просто держал Феникса поближе к себе.

Некоторое время мы молчали, если не считать звуков нашего прерывистого дыхания, когда голоса приблизились и снова раздались выстрелы. Мое тело затряслось еще сильнее, и в горле застряли крики. В ужасе от того, что меня нашли, я поднесла руку ко рту. Больше криков.

Хлопнуть. Хлопнуть. Хлопнуть. Больше кадров.

Громкий смех выдернул меня из памяти и вернул в реальность.

Я сморгнула образы темноты и чувства, сдавившего мое горло. Возможно, дела были плохи еще до смерти мамы. Это имело бы смысл. Если Феникс или я не принадлежали папе, это означало, что мама искала счастья где-то — или у кого-то — в другом месте.

Я не знал. Я больше ни в чем не был уверен.

Отбросив сбивающие с толку воспоминания, я сосредоточился на семье передо мной. Было так много вещей, за которые можно было быть благодарными.

Быть живым. У меня замечательная сестра. Семья. Лучшие друзья. Тем не менее, я не мог собрать ни грамма доброй воли или праздничного настроения.

Я потерла грудь, пока мой разум наполнялся разными воспоминаниями, на этот раз о мальчике, которого я слишком сильно любила. Или, может быть, недостаточно. Все, что я знал, это то, что это оставило меня пустым.

Мои ночи были полны сомнений и сожалений, я отчаянно пытался пережить счастливые

моменты только для того, чтобы оказаться в том же самом месте: смотреть в никуда и желать исчезнуть.

Я постучал пальцами по бедру, беспокойство зудело по коже. Если бы я пошевелился, кто-нибудь кинулся бы и начал возиться надо мной, задушив меня.

Волосы на моей шее встали дыбом, когда я почувствовал присутствие рядом. Я не пошевелился, ожидая, что кто-то скажет что-нибудь. Или желательно ничего.

Мои руки крутили подвески, свисающие с моей платиновой цепочки. Мне следовало бы избавиться от того, что подарил мне Амон, но каждый раз, когда я собирался его снять, я оказывался не в состоянии это сделать. Возможно, я был мазохистом, и это было моим наказанием.

«Рейна». Голос Папы был низким и мягким. Как будто он думал, что повышенный тон может меня уничтожить.

Если только.

Засунув ожерелье под рубашку, я повернулась и увидела, как он приближается к пустому стулу.

Он сел, его движения были почти роботизированными. Его обычно безупречные волосы были растрепаны, а челюсть сжата. Его глаза были пустыми и измученными — более чем когда-либо — и я догадался, что дело не только в его преступных связях. За последние несколько месяцев он сильно постарел.

Звякали кастрюли и столовое серебро, воздух наполнялся болтовней и смехом, а звуки шагов и игрушек тройняшек составляли обычный саундтрек Дня Благодарения. Но ничто не было прежним, потому что я уже не был прежним.

«Рейна». Я моргнула и обнаружила, что он смотрит на меня.

— Прости, папа, — пробормотал я. «Я задумался».

Он смотрел на меня с терпением, к которому я от него не привык. Ни разу с тех пор, как умерла мама.

— Хотите рассказать мне, что произошло?

Я пожал плечами. "Автокатастрофа."

Отстраненный взгляд пробежал по его чертам. — Но есть нечто большее, не так ли?

По тому, как он наблюдал за мной, я боялся, что, возможно, доктор нарушил правила конфиденциальности между врачом и пациентом и сказал ему об этом, но это, вероятно, привело бы его в ярость. Я обхватила себя руками, холод пробрался в мое сердце.

"Что ты имеешь в виду?"

— Это было слишком, — сказал он, поджав губы. — С тех пор, как твоя мама умерла…

Его голос дрогнул, как всегда, когда он говорил о ней. — Я в порядке, — солгал я. Возможно, если бы я повторял это снова и снова, в конце концов я бы так и сделал. "Не волнуйся. Синяки почти прошли, и скоро снимут гипс».

Мое сердце болело, но я не думал, что от этого есть лекарство.

«Ваши профессора связались со мной», — продолжил он, и я знал, что будет дальше. «Ты пропустил много занятий в этом семестре». Это было преуменьшение. Мне было так больно, что я едва мог встать с постели. Авария не особо помогла. «Я разговаривал с вашими профессорами. Они позволят вам выполнять задания и даже выполнять их из дома, пока вы выздоравливаете. Ты останешься с бабушкой до окончания каникул, а потом вернешься в Париж.