Неутомимый Морошкин
Шрифт:
В комнату вошла бабушка. Голова её была обёрнута полотенцем. Бабушка посмотрела наверх, увидела Морошкина и сказала:
— Стихи — болезни лишь начало. Теперь мерещиться мне стало.
И бабушка, пошатываясь, вышла из комнаты.
Морошкин закрутился в другую сторону, опустился и слез с табурета.
— Не будем пугать бабушку, — сказал Морошкин и задвинул табурет в угол.
Он сел на кровать и посмотрел на Настю. Настя сидела с открытым ртом. В руках у неё был чугунок с варениками. И Морошкин улыбнулся Насте. Она захлопнула рот и судорожно
— В парке культуры, — сказала Настя, — я видела такую же штуку. Она поднимается до неба. И даже выше.
Это была неправда. Нигде, никто, никогда не видел таких табуретов. Потому что ни для кого папа Морошкина не стал бы делать такой удивительной штуки. А кроме папы Морошкина, никто сделать этого не мог. Но Морошкин не поправил Настю.
— А вообще-то, Морошкин, — сказала Настя, — я пришла узнать, чем ты болеешь, и принесла тебе вареники. Ешь! Ещё тёплые.
— Не хочу, — сказал Морошкин. — Спасибо.
— Нет, ты всё-таки ешь! Тебе есть надо, поправляться.
И снова раздался звонок.
— Я открою, — обрадовалась Настя и закричала в коридоре: — Входи, Боря, входи!
Боре, входящему в комнату, Морошкин сказал:
— Садись. Ешь вареники. Дай ему, Яшка, вилку.
Боря присел на краешек стула и посмотрел на вареники.
— Спасибо. Не хо…
— Ешь! — приказал Яшка.
— Спасибо, я не… — начал было Боря, но, посмотрев на Яшку, ткнул вилкой в чугунок, подцепил вареник и нехотя отправил его в рот.
— Ты чего по одному? — сказал Яшка. — Ты по два, по два.
Боря задумчиво уставился на тарелку и сказал:
— По два не влезет, у меня рот маленький.
— Ты чего прибедняешься? — сказал Яшка. — Морошкин, у тебя линейка есть? Хотя вон у Борьки из кармана торчит!
— Это марочная, — вцепился в линейку Боря. — Это зубчики у марок мерить.
— Держи его, — скомандовал Яшка Насте и стал мерить Боре рот.
— Три раза укладывается в длину, — сказал Яшка деловито. — А теперь вареник.
Яшка измерил вареник, и он был равен одной линейке.
— Вареник — одна линейка, а рот — три. Это сколько вареников ты можешь съесть сразу?
— Три, — сказал Боря.
— А врал: не влезет, не влезет!
— На вилку не влезет, — сказал Боря.
— Можешь рукой, — разрешил Яшка.
Боря взял двумя пальцами вареник и сунул его в рот. Потом взял другой и сунул тоже в рот. Когда он хотел взять третий, Настя вскочила со своего места, схватила чугунок и сунула его Морошкину.
— Я Морошкину принесла!
Дверь хлопнула.
— Чего это она? — удивился Яшка.
Боря сидел выпрямившись и медленно жевал вареники.
— Дашь на табуретке кататься, сколько захочу? — спросил Яшка.
Боря кивнул головой.
— А табуретку мне подаришь?
Боря не двигался.
— Ха-ха, — засмеялся Яшка, — мне
Тут Морошкин подскочил на кровати, слетел на пол и схватил Яшку за руку.
— Ты чего над Борей издеваешься? — закричал Морошкин. — Не смей издеваться! Ни над кем!
Яшка обмяк, стал меньше ростом и начал медленно сползать со стула.
— Держи его! — сказал Морошкин Боре, но Боря сидел неподвижно с набитым ртом. В глазах его стоял ужас.
— Отвечай, ты чего над Борей издеваешься?
— Я не изде-вы-ва… ва-вы… — пролепетал Яшка.
— Ты над ним смеёшься, ты его дразнишь, ты будешь над ним издеваться?
— Нет, — сказал Яшка.
— Никогда не будешь?
— Никогда.
— Слышишь, Боря? — спросил Морошкин.
— Я пойду, — сказал Боря и на цыпочках вышел из комнаты.
Морошкин лежал в кровати, укрывшись одеялом. Возле него сидел Яшка. Оба молчали.
— Возьми табуретку, — сказал Морошкин.
— Насовсем? — спросил Яшка.
— Насовсем.
— Нет, — сказал Яшка. — Не возьму. Я лучше приходить к тебе буду кататься.
— Ну приходи кататься, — согласился Морошкин.
Он устал. Яшка посидел ещё немного, поднялся и тоже пошёл к выходу.
— Всё равно она твоя, — сказал Морошкин вдогонку.
Хлопнула дверь. Яшка ушёл. А в дом вошла тишина. Она поднялась по лестнице, вошла в дверь, окна, расположилась в передней, на кухне, в ванной. Она закрутила покрепче все краны, потушила все лампочки и легла у порога комнаты Морошкина.
Морошкин закрыл глаза. Наконец он может подумать о Гоблине, вспомнить его ласковые глаза, бархатные уши, его терпение, весёлость и доброту.
— Ты добрый, — говорит Морошкин. — Ты самый хороший. Когда я поправлюсь, я буду искать тебя. Я стану большим и сильным, чтобы искать тебя. Я буду искать тебя всегда. Мама и папа говорят, что ты пропал. Они обещают купить мне другую собаку. Они обещают купить мне другую собаку, на которой будет висеть много медалей. Но я не хочу другую собаку. Я хочу найти тебя.
И вдруг он услышал: «Тю-лас!»
Глава двадцать четвёртая — последняя
Морошкин сел в кровати и прислушался.
— Проходите, доктор, — услышал он ласковый голос бабушки. — Проходите, пожалуйста.
— Тю-лас! — Это сказал Прохожий Доктор и стал на пороге.
— Что такое «тюлас»? — спросил Морошкин.
— «Тюлас» — это «салют», прочитанное наоборот. Тюлас — зеркальное отражение салюта. А теперь: здравствуй. Чем же это мы изволим так долго болеть?