Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 2
Шрифт:
Голова у него закачалась, как маятник.
– Мотивируя тем, что у меня к этой работе нет никаких способностей и что я ни с кем в Архангельске частным образом не встречаюсь.
– Та-ак, – зловеще протянул Филиппов и, побарабанив пальцами по столу, сказал:
– Начальник ждет вас. Пройдите по коридору направо, комната номер такой-то, и постучите.
Коридоры в коридоры,В коридорах – двери…Найдя указанную мне комнату, я постучался
Сидевший за столом маленький, худощавый, кудлатый человек сказал с сильным еврейским акцентом:
– Подождите в коридоре. Я вас позову.
«Ну, начинаются гепеушные штучки! – сказал я себе. – “Посидите”, да “подождите”, да “подумайте”»…
Но тут какой-то голос явственно прозвучал – как мне показалось – не во внутреннем моем слухе, а где-то в груди:
– Не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна. (Не произноси ложного свидетельства на ближнего своего.)
В детстве я заучивал десять синайских заповедей наизусть, но, признаюсь, давно-давно их не вспоминал. И вдруг, спустя много лет, вспомнил именно эту, и где, в какой момент!..
Нет, чудеса не перестают твориться в мире! Только являются они теперь людям не в грозе и в буре, а неслышно и незримо для окружающих, но от этого их животворящая сила слабей не становится…
Спокойный и бодрый вошел я в кабинет на зов начальника.
И опять разговор шел сначала вокруг да около, а затем снова уперся в желательность моего сотрудничества. И, снова «Здорово», я принялся доказывать, что я не «создан для блаженства» быть секретным сотрудником НКВД.
«Начальник» слушал не прерывая и все время прощупывал меня своими умными глазами. Когда же я, истощив аргументы, смолк, он развел руками.
– Ну, раз вы отказываетесь… – произнес он тоном сожаления, в котором я не уловил ни одной угрожающей нотки. – За пропуском зайдите к товарищу Филиппову.
Зайдя к Филиппову» я спросил его:
– Кто со мной говорил? Товарищ Блюменберг?
– Нет, товарищ Вольфсон, – проболтался застигнутый врасплох Филиппов.
«Ах вот оно что! – подумал я. – Стало быть, я имел честь беседовать с “мозгом архангельского ГПУ”»!
В тот день Секретно-политический отдел поставил крест на мне как на желанном для него осведомителе.
Через два дня, когда я подошел к Попову, чтобы передать ему для прочтения мои письма начинающим авторам, он, не глядя на меня, глухо проговорил:
– Вас придется освободить от штатной должности. Но вне штата вы по-прежнему будете у нас работать.
Я не ставлю в прямую связь мой отказ от сотрудничества в НКВД с моим увольнением из Союза писателей. Крайком партии дал директиву: «повышать бдительность», и «рычаги» заработали. Когда мы как-то остались с Поповым наедине, он мне пояснил:
– У нас к вам никаких претензий нет. Нам пришлось уволить вас в общем порядке, и надеюсь, что – временно.
Но если бы я дал согласие сделаться осведомителем, а затем пожаловался Филиппову, что меня увольняют, меня бы, пожалуй, не тронули.
В
– Минуточку!..
И снял телефонную трубку.
– У меня сейчас Любимов. Он вам нужен?.. Ага! Понятно! Понятно!..
Это «понятно, понятно» могло иметь для меня любой смысл, вплоть до самого грозного.
Однако я благополучно отретировался, а вскоре меня перебросили от Филиппова к Павлову, и тут «раб судьбу благословил». Этот угрюмый брюнет здоровался со мной вежливо, но сухо, никогда ни о чем не спрашивал, даже о том, что ему надлежало знать, – где я работаю, моментально делал отметку на документе, подписывал пропуск на выход и проборматывал: «До свиданья».
Разговор у меня с ним был только один, и начал этот разговор я.
Доктор Никитин проходил те же этапы: «афанасьевский», «филипповский» и «павловский», и мы с ним сходились во мнениях: самый омерзительный при всей «галантерейности» своего обхождения и самый заскорузлый гепеушник при всей своей относительной молодости – Филиппов; единственно, кто совсем не лезет в душу, – это Павлов, и поэтому, несмотря на его суровость, с ним лучше всего иметь дело. И вот, когда передо мной встал один нелегкий вопрос, я решил попытаться, не достучусь ли я в Павлове до человека.
За несколько месяцев до моего освобождения мне предложили поступить в Северный радиокомитет на должность штатного литературного редактора. Предложение было для меня заманчиво, – иметь постоянный заработок и не думать о том, у кого бы перехватить трешку, – но и опасно. За советом я обратился к Павлову.
Выслушав меня, Павлов заговорил с легким раздражением в голосе:
– А почему вы меня об этом спрашиваете? Вы же знаете, что мы не препятствуем адмссыльным поступать на работу! Это дело начальника учреждения и ваше. Зовут – идите.
– Вы меня не так поняли, – сказал я. – Я не спрашиваю у вас разрешения. Я прошу у вас совета – и не как у сотрудника НКВД, а как у товарища Павлова: стоит ли мне, – я подчеркиваю: мне, – в моем положении идти на работу в такое учреждение, как Радиокомитет?
Павлов посмотрел на меня с польщенным удивлением.
– А работа у вас есть? – спросил он.
– Есть.
– Ну так тогда зачем же вам идти на радио? Это учреждение каверзное. Кто-нибудь прозевает ошибку, а скажут на вас.
Я поблагодарил Павлова за добрый совет и ответил на Радио отказом.
Когда я пришел к нему в последний раз на отметку, он объявил:
– За документом на освобождение вы придете уже не ко мне, а к Обленову – это на первом этаже, комната номер такой-то.
– А если там выйдут какие-нибудь недоразумения, я могу позвонить и зайти к вам? – спросил я.
– Никаких недоразумений у вас там быть не должно.
– Ну, я все-таки?
– Вам не придется мне звонить. Уверяю вас: все будет в порядке.