Неуязвимых не существует
Шрифт:
Дверь открылась сама, едва я бесшумно воткнул второй из имеющихся дружеских ключей в скважину и приложил большой палец к панельке распознавания. Но, войдя в знакомую прихожую, я сразу замер.
Помимо трех стволов, выцеливающих меня из устройств, замаскированных под бра и вешалку, в дверях, за прозрачной, пуленепробиваемой ширмой, стоял сам Мелкович, направив на меня еще и четвертую пушку – навороченный по самое не могу «каспер». Это была дельная машина, я и сам такие люблю. Они не менялись уже лет сто, от остальных отличались огромным калибром – канонические девять миллиметров – и дисковым магазином на сто пятьдесят патронов. Из-за калибра эту машинку изрядно вело на длинных очередях, поэтому спереди, почти перед
Увидев меня, Мелкович, отложил оружие на тумбочку, рядом с видофоном, отодвинул ширму и с кислой рожей поинтересовался:
– Ты как тут оказался?
Он был голым, видно, среагировал на мое появление еще в постели. Что ж, рефлексы и навыки настоящего оперативника никогда не покидают. А он был из лучших. Я собирался было протянуть ему руку, потом не стал этого делать.
– Ты не рад?
– Как оказался тут, сукин ты сын?! – Вот это на него больше похоже, что-что, а скандалить он любил и умел. Сказывалась белорусско-еврейская кровь. Впрочем, его родственников я в деталях не изучал.
Я прошел в глубь его хорошей большой квартиры, довольно дорогой для этого района. И ванна размером с бассейн, и тренажерный зальчик, который был почти так же хорош, как мой, – все внушало мысли о достатке и об умном, трезвом комфорте.
Пока я оглядывался, он вернулся в спальню, чтобы приодеться. Автомат остался там же, где он его оставил. Значит, я здесь не враг, и на том спасибо. Но, может быть, еще стану?
– Мел, кто меня продал?
Он молчал, пока не появился из спальни в тренировочных штанах и старом махровом халате. На ногах у него были изрядно ношенные домашние шлепанцы. Да, определенно, врагом он меня не считал. Вид у него, несмотря на нежданную встречу, был довольно понурый.
Он подошел ко мне, хлопнул по плечу. Это было почти приятно.
– Пойдем-ка на кухню. Ты завтракал?
Я дошел с ним до кухни, посмотрел, как он делает завтрак из молока, каких-то оздоровительных порошков, сырого яйца, разбитого в стакан, и банана. Причем всю смесь он запустил в блендер и взболтал до состояния однородной, на мой взгляд, малоаппетитной массы.
– Ты не ответил, – напомнил я, налив себе лимонного сока.
– Тебя продал Гегулен Джарвинов. – Он вздохнул, отвел глаза, потом осознал, что уступает мне, посмотрел зло и напряженно, словно я был виноват в том, что меня сдали противнику. – Понимаешь, оказалось, он твердо решил ворваться в Директорию. И ему, как раз когда ты уехал, дали понять, что для этого нужен какой-нибудь подвиг, в политическом смысле, конечно.
Я начал понимать и продолжил за него:
– Таким подвигом мог стать союз с Харьковом?
– Верно. Сам знаешь, какие политические перспективы это открывает.
Это я знал. Возможность посредством предателя ворваться на территорию Украины, наших старых, вполне братских противников. Собственно, для того мне и приказали убить Сапегова. Но зачем убивать, когда можно помириться?
Что ни говори, а я играл в эти игры уже лет десять. И повидал немало. Формально я приписан к Охранному комитету, к группе особого политического анализа. На самом деле анализа никакого нет, а есть десяток головорезов, одним из которых я и числюсь.
– Джарвинов заложил меня, чтобы Сапегов посчитал его вернейшим другом? – Я подумал, цена продвижения нашего куратора наверх показалась мне чрезмерной. – Неужели для этого пару алкоголиков нельзя было им сдать?
– Во-первых, ты уже был послан на задание и отозвать тебя не могли,
Насчет патриота – загиб, а вот про героя – пожалуй. Что ни говори, а драку на электростанции под Серпуховом, когда ее захватили террористы, в свое время очень подробно освещала всяческая пресса, и электронная, и на твердых носителях. Кроме того, писали также про разборку с бандой Килиманджаро, а там я командовал всей операцией и почти двумя дюжинами таких ребят, что при желании мог прийти к власти и объявить себя полноценным диктатором Московии. Кроме того, по материалам одного из моих ранних дел, а именно, по внедрению в группу наркобанкиров в Омске и всего, что там последовало, был сделан выпуск из сериала «Непридуманная война».
Но все-таки, что ни говори, а очень смущало как раз то, что Джарвинов был нашим шефом, отцом– командиром, куратором от Директории и даже почти моим личным наставником. Он редко меня песочил, частенько похваливал, приглашал гостить на свою виллу на Селигере и даже вполне искренне улыбался, когда его дочь проходила стажировку у нас в отделе под моим руководством.
И вдруг… А впрочем, скачок наверх, на самый верх, мог соблазнить кого угодно. И его, как показала практика, не остановило даже то, что провалилась его же операция, ведь он сам, кажется, и запланировал отмену Сапегова. А может, как раз это его и подтолкнуло – кто их знает, политиков?
– А как у Джарвинова дела сейчас? Он полный директор?
Я не очень хорошо разбираюсь в табели о рангах нашего верховного правительственного органа. Но слышал, что там есть разные градации и уровни власти.
– И даже с особыми полномочиями, – ответил Мелкович.
Я изобразил на лице недюжинную работу мысли, хотя отлично знал ответ на свой вопрос.
– Нет шансов, что он оставит меня в покое? Я имею в виду сейчас, после моего побега из Харькова?
Самое скверное было то, что он директор. Директория – совет сорока с чем-то людей, каждый из которых отвечает за определенный блок всего, что составляет жизнь в нашем Третьем Риме. И полномочий у каждого из них больше, чем у члена Политбюро в XX веке. Остановить такого человека невозможно. А вот он, когда вообразит, что я являюсь слишком наглядным свидетельством его коварства, постарается осложнить мою судьбу настолько, что эти трудности могут оказаться не вполне совместимыми с жизнью. Кажется, я попал под камнепад, хотя сам этого пока не ощущал.
Мелкович не ответил. Он допил свою смесь и почесал заросший светлой щетиной подбородок. Поэтому я снова спросил:
– А ты что делал, когда меня продавали?
Он вскинулся, все-таки я его задел.
– Я протестовал, мы же друзья все-таки. Но…
Почему-то мне это понравилось. В этом был привкус мальчишеской, очень мелкой мести родному учреждению, но он мне все равно нравился.
– Кстати, Валента тут? Она в твоей спальне? И как она тебе, пришлась по душе?
Все, о политике он некоторое время соображать не сможет. У Мелковича всегда были сложности с женщинами, хотя он-то к ним тяготел. Вот ответных чувств вызывал маловато. Впрочем, моя жена смотрела на эти проблемы… широко. Куда шире, чем я.
– Я ее всегда любил и не скрываю этого. Когда стало ясно, что ты можешь не вернуться, я…
– Значит, она здесь, – я поднялся. Желание увидеть ее стало на миг почти непреодолимым, как в детстве хочется вцепиться в родного плюшевого медвежонка, особенно когда совсем страшно.
– Да нет ее тут! – Он не бросился наперерез, значит, ее в самом деле тут нет. – И не стала бы она отсиживаться в спальне. Она… Она у меня на вилле, в Завидове.
От волнения он отвернулся, поискал на холодильнике и снял пачку каких-то новомодных, якобы безвредных сигарет. Я сказал: