Неуязвимых не существует
Шрифт:
Ответ мой прозвучал как сдержанная похвала самому себе и в то же время как нормальный доклад вышестоящему. Я давал понять Кирьяну, если он захочет, то без труда отберет мою заслугу, мой выигрыш. Он это знал прекрасно, также знал, что я его за это ненавижу, но лишь усмехался, чтобы подчеркнуть свое преимущество. И все-таки личные отношения – это одно, а служба – совсем другое. Он, сморщившись, посмотрел на меня и чуть замедленно проговорил:
– Ребята понимают задание?
– Точно так, пан начальник.
– Я бы хотел их сам проинструктировать.
Я сглотнул, изображая
– У него там маяк. Любой источник радиосигнала даст ему знать, что мы…
– Почему не выключил, Глобула? – Кирьян просто решил прицепиться к якобы не точному действию вредного подчиненного, но рука его с радиотелефоном все-таки остановилась, не дойдя до уха сантиметров десять.
– Он стоит на «хлопушке».
Так называли в этих войсках стандартную одноразовую минку, весь смысл которой был в том, что ее нельзя разминировать. Она взрывалась от любого прикосновения. Таким образом можно было предохранить от разминирования более сильные мины, приборы слежения, «тревожную» технику и многое другое.
– Придуриваешься? – мрачно поинтересовался начальник охраны. – Кто же на такую фитюльку будет «хлопушку» ставить?
Я снова изобразил недюжинное раздумье, потом веско ответил, еще больше вытянувшись в стойку.
– А он вообще с расходами не считается. Байкер бросил, всякого добра на полмиллиона…
Кирьян подумал. Справиться у своих – значит дать знать противнику, что в этом месте его ждет засада. А вдруг Глобула говорит правду, хотя бы в порядке исключения? Получится, что сержант открыл тайник противника, поставил его сторожить своих людей, а он, Кирьян, майор, всю ловушку завалил.
Вздохнув, Кирьян убрал радиотелефон, потом повернулся и пошел по коридору, не оборачиваясь, приказывая на ходу:
– Пойдем-ка, расскажешь все «фюреру».
Значит, так Сапегова называют в своих, домашних кругах. Что же, одно время эта кличка была очень популярна среди мелких диктаторов и их холуйчиков… Стоп, не надо так резко, сохраняй спокойствие и маскировку. Пора начинать решительные действия пока не наступила.
Я трусцой побежал следом. Одновременно начал считать шаги, направления коридоров, пытаясь соотнести их с общим планом, который мне так и не удалось выстроить во время наружного наблюдения за зданием.
Мы пришли во внутренний двор, миновав постов пять. Потом вошли во внутреннее здание, опустились в подземелье, которое еще несколько часов назад показалось мне чрезмерным. Теперь оно просто ошеломляло, это была настоящая подземная крепость, даже странно – зачем тут такую устроили?
Мы вошли в зал, который Кирьян, бормоча мне какие-то глупые инструкции, назвал «приемной». Еще я понял, что он не очень хорошо ориентировался в этой путанице помещений и коридоров, значительная часть из которых была заперта, потому что слишком сложно было
Еще мне бросилось в глаза обилие постов при довольно сложной и эффективной «тамбурной» системе. Эту систему в свое время разработали для кораблей, потом для подводных городов, а потом выяснилось, что вместе с утечками воздуха или, наоборот, с опасностью затопления можно так же задерживать нежелательных людей.
То есть по всему нашему пути следования мы переходили через одну автоматическую дверь, а потом ждали, пока задняя закроется, и лишь после этого открывалась следующая. Разумеется, за нашим маршем кто-то следил в камеры, установленные иногда так ловко, что я даже не сразу их замечал. Немало было и замаскированных приборов более точного анализа нашего движения.
Я шел и про себя боялся, что среди всей этой аппаратуры найдется анализатор запаха или дистанционный сканер генокода, или детектор оружия… Если бы я знал, что попаду в такую сложную и дорогую крепость, я бы подумал о более действенной маскировке, чем простое изменение внешности и мундир сержанта. Мундир, кстати, должен был еще пару часов сохранять его запах, так что сразу проколоться с этой стороны я не мог. А вот генокод… Эту штуку обмануть было сложнее, и я трепетал чуть не с каждой открывающейся дверью.
Наконец мы попали в «предприемный» зал. Тут стояло пять охранников, четыре из которых были в тяжелых кирасах и с «чоками» в руках. Разумеется, на нас они не среагировали, видимо, знали и понимали, что происходит, но безмятежностью ленивого поста от них и не пахло. Скорее, наоборот. Я буквально чувствовал, что каждый из этих четырех может в любое мгновение вздернуть оружие и начать палить, если ему что-то не покажется.
Нас разоружили, потом хлипкий, бледный биоробот, по сути, пятый охранник, не менее эффективный, чем другие, хотя и безоружный, мигнув на нас неподвижным, безэмоциональным взглядом искусственного существа, открыл двери. Этих типов использовали для простой, очень однообразной работы, например, на конвейерах или в дешевых забегаловках. Они выращивались, как говорится, «в колбе», практически не программировались и были весьма уязвимы.
Здесь он стоял, видимо, потому, что ручка двери реагировала только на его ладонь, и без него сдвинуть с места эту плиту было невозможно. К тому же его очень легко было уничтожить, скажем, те же охранники в блестящих кирасах должны были это сделать при малейшей опасности, и тогда продвижение вперед становилось весьма проблематичным. К тому же это выглядело роскошно – держать биоробота на работе, которую обычно выполняет автоматика.
Мы вошли, поклонились. Я не смотрел на «фюрера», действовал теми клеточками памяти, которую считал в сознании сержанта Глобулы. Руку к сердцу, наклон головы, поклон всем корпусом, чуть приклонив правое колено, словно собираясь опустить на пол, потом стойка «смирно» с глазами, устремленными вперед, вдаль и вверх, и четкий, резкий салют, вроде нацистского приветствия или римского жеста внимания… Довольно нелепо и безвкусно.