Неуязвимый (в сокращении)

Эшби Фил

Когда я впервые увидел белого медведя, морда его находилась сантиметрах в пятнадцати от моего лица — он меня разбудил. Мы ночевали в заброшенной охотничьей сторожке, и я почувствовал, как кто-то толкает меня в бок. Я думал, это Пит, пока не учуял дыхание медведя. От Пита так вонять не могло, поэтому я выглянул из спального мешка и увидел уставившегося на меня зверя. Медведь, по счастью, выглядел скорее любопытствующим, чем голодным, иначе он набросился бы на нас. Летом, когда ловить тюленей становится труднее, голод донимает медведей особенно сильно. Вот почему полярные исследователи и носят с собой мощные винтовки.

Я

растолкал Пита, и мы уселись с винтовкой и фотоаппаратом, молча переглядываясь и решая, что лучше: застрелить зверя или сфотографировать его. Убивать медведя нам не хотелось — как-никак, он пощадил нас, не сожрал, да и нападать на нас явно не собирался. В конце концов, мы выстрелили поверх его головы сигнальной ракетой, и он удалился.

Почти каждый день во время нашей экспедиции случалось что-нибудь неожиданное. Один раз мы перевернулись и не единожды обнаруживали, что ветер относит нас от суши быстрее, чем мы способны грести. Ближайшей землей в том направлении, куда нас несло, была Сибирь, а поскольку ее отделяло от нас пять тысяч километров, мы чувствовали себя очень одинокими.

Паковый лед состоит из льдин, которые играют роль маленьких волнорезов, сохраняя поверхность воды спокойной. Это по крайней мере облегчает греблю, однако временами льдин становится так много, что они смыкаются. В этих случаях мы обнаруживали, что можем продвигаться, лишь расталкивая огромные куски льда веслом. Иногда у нас уходил целый час на попытки сдвинуть льдину с места, чтобы образовался проход, и наш «Котик» проплывал между глыбами льда, порой весом в несколько тысяч тонн. В других же местах льдины смыкались полностью, и тогда нам приходилось вытаскивать лодку из воды и толкать ее, точно сани, по замерзшему морю.

Несмотря на трудности — а отчасти и благодаря им, — пребывание в местах, куда заплывают лишь ледоколы, ядерные подводные лодки, белые медведи да заблудившиеся киты, нам понравилось. Мы оказались в одном из самых диких и прекрасных мест на земле. Проплывая мимо поразительных ледяных скульптур, наблюдая, как от ледников отделяются новые айсберги, глядя на китов, редких птиц, моржей, песцов и северных оленей, можно было забыть о волдырях на ладонях и о ноющей боли в мышцах.

В тех редких случаях, когда море оставалось совершенно спокойным, мы устанавливали в лодке портативный магнитофончик и два маленьких динамика. Экономя на весе, мы взяли с собой только две кассеты — «Солнце на Лите» группы «Проклэймерз» и саундтрек мюзикла «Бриолин».

Как-то раз Пит спал на носу лодки, и я греб один, замерзая и в сотый раз слушая «Бриолин». Я поминутно оглядывался, проверяя, нет ли впереди гроулера (это такой маленький айсберг, способный, если на него наткнешься, повредить лодку). Поскольку до ближайшей суши было километров пятнадцать, увидеть белого медведя я вовсе не ожидал. И вдруг заметил, что кусок льда, находящийся в нескольких метрах впереди, покрыт шерстью и плывет прямо на нас. Я развернул лодку и принялся грести как безумный.

Винтовка наша лежала в непромокаемом футляре на дне лодки. Если бы медведь нагнал лодку, он мог бы с легкостью вывалить нас в воду, мы бы даже не успели вытащить оружие. Я кричал Питу, чтобы тот просыпался, но он решил, что я валяю дурака, стараясь выманить его из спального мешка.

Медведь нагонял нас под голоса Джона Траволты и Оливии Ньютон-Джон, распевающих «Ты тот, кто мне нужен». Я готовился использовать

в качестве оружия весло. Пит, поняв наконец, что я не шучу, выбрался из спальника и поспешно схватился за весла. Гребя вдвоем, мы смогли оторваться от нашего преследователя. Однако и теперь еще, когда я слышу эту песню, у меня трясутся поджилки.

Мне случалось пугаться и прежде, но шесть недель постоянного страха вымотали меня эмоционально, и я повзрослел. Не то чтобы после этого у меня пропало желание рисковать — нет, просто я стал основательней обдумывать все, прежде чем пойти на риск. А тренировки коммандос в сравнении с этим испытанием показались мне просто пресными.

После возвращения со Шпицбергена у меня оставалось еще несколько дней, которые я провел с Анной, после чего явился в Учебный центр коммандос в Лимпстоуне, графство Девоншир.

Четвертого сентября 1991 года там начали проходить подготовку, обучаясь на офицеров, тридцать пять человек. Все мы попали туда в результате очень строгого отбора, а через полтора года двадцать шесть повзрослевших и поумневших мужчин стали офицерами морской пехоты, полностью готовыми к тому, чтобы командовать тридцатью опытными коммандос в любой оперативной обстановке.

В отличие от других частей вооруженных сил Великобритании, офицеры морской пехоты проходят обучение бок о бок с военнослужащими самых разных чинов и званий. Это помогает создать между всеми коммандос обстановку взаимного уважения. Ты прежде всего коммандос, звание — дело второе.

Самая тяжелая часть подготовки офицера — это учебный курс, который необходимо пройти, чтобы получить зеленый берет. Я проходил его во второй раз. Курс длится четыре недели и состоит из трудных полевых учений, изматывающих человека и физически, и духовно. Кончается он проверочными испытаниями. Испытания эти, в основу которых лег боевой опыт тех, кто участвовал во Второй мировой войне, состоят из переходов с полной выкладкой, форсированных маршей и учебных штурмов. Имеет также место и «испытание на выносливость», во время которого приходится бегом и ползком преодолевать десять километров, неся на себе боевую винтовку и десять килограммов снаряжения — по горам, через реки и туннели. Оружие следует сохранять сухим и чистым, поскольку в конце дистанции тебя поджидает стрельбище, на котором ты должен выбить семь мишеней из десяти. Если оружие тебя подводит или ты слишком устал, чтобы точно прицелиться, значит, испытания ты не прошел. Последнее, что ждет всех коммандос, — это пятидесятикилометровый форсированный марш по пересеченной местности с оружием и снаряжением. Офицер должен проделать его за семь часов, прочие — за восемь.

Обучение — дело нелегкое, но и забавного в нем немало. К концу курса мы, по нашим подсчетам, пробежали 4 тысячи километров, проделали 40 тысяч отжиманий и 60 тысяч приседаний и пролезли вверх по канату два с половиной километра.

Мне отчаянно не хотелось лишаться наших с Анной встреч, поэтому мы с ней старались увидеться при первой же возможности. Особенно тяжело давались мне ночные возвращения на автомобиле из Кембриджа, где еще продолжала учиться Анна, в Девоншир. Помню, однажды я проехал среди зимы 430 километров, открыв в машине все окна и хлеща себя, чтобы не заснуть, по щекам, — я хорошо сознавал, что до первого утреннего построения мне удастся провести в постели всего два часа.