Неужели это он?
Шрифт:
— Да, мне говорили это, но, поскольку это родной язык моего отца, то мне трудно согласиться с таким суровым определением наших согласных звуков.
— Ох, простите, Доминик, я сказал глупость. Честное слово, я совсем другое имел...
— Я понимаю, не надо извиняться, — улыбнулась Доминик.
Какое-то время оба молчали, потом Сидней спросил, не отрывая взгляда от дороги:
— Вы сказали: родной язык отца... А родной язык матери?
— Французский.
— Ваша мама, значит, валлонка?
— Француженка.
— Знаете, Доминик, мне кажется, мы теперь достаточно знаем друг о друге, чтобы считаться друзьями.
— Ну, положим, я-то о вас ничего не знаю. Нет, на дружеские отношения это не похоже. — Она нахмурилась. — Понимаете, мне трудно это объяснить словами: вы — это вы, а я — это другое...
Сидней не стал лукавить, будто не понимает, о чем она.
— Все так... Однако я почему-то уверен — мы с вами все-таки друзья.
К этому времени они уже покинули Лондон, и Сиднею без труда удалось притормозить у обочины автострады. Он повернулся к ней и протянул узкую, но крепкую ладонь.
— Итак, друзья?
Доминик вздохнула и протянула ему руку.
— Ладно, друзья!
— И поскольку данное положение закрепляется отныне и навеки, можете смело обращаться ко мне на «ты», идет?
— Идет! — кивнула она. — Вообще-то я с самого начала считала вас своим другом, только я не знала, что вы тоже об этом думаете... Что ты об этом думаешь, — поправилась она и покраснела.
Сидней не стал говорить, что последние две недели он только об этом и думает, и хрипло произнес:
— Скоро будем в Виндзоре. Я покажу тебе Королевский замок и капеллу Сент-Джордж.
Поздно ночью, лежа в постели, Доминик подробно вспоминала весь этот день, который остался с ней на всю жизнь. Вспоминала, как они гуляли вокруг замка, вспоминала озорную улыбку Сиднея, Брюса, который смешно семенил вслед за ними, обаятельного пожилого хозяина кафе, который лично подавал им чай... Только сам Королевский замок напрочь выпал из памяти, как и знаменитая капелла Сент-Джордж, которую во всех туристических справочниках называют шедевром северной готики. Когда Сидней рядом с ней, все остальное становится не слишком интересным.
Потом был Оксфорд и Тринити-колледж.
— Здесь, в Тринити, я учился. Вообще Оксфорд — чудесный городок, летом здесь дома утопают в розах.
— Ты здесь был счастлив? — спросила Доминик.
— Да... Пожалуй, да... — Сидней помолчал. — Знаешь, никогда об этом не задумывался. — Как легко и просто ему обращаться к ней на «ты». Эта мысль поразила его.
Доминик мгновенно почувствовала его напряжение и пришла ему на помощь:
— А можно здесь где-нибудь поесть, я ужасно голодна...
— Я и планировал, что ланч у нас будет в Оксфорде, в любимом мною со студенческих времен рыбном ресторанчике.
В маленьком уютном зальчике, в котором помещалось всего-то пять столиков, чудесно
— Надеюсь, тебе это понравится.
Молоденькая официантка принесла два огромных блюда с жареной речной форелью. Потом рядом с каждой тарелкой появились три плоские чашечки с разными соусами.
— Сейчас я покажу тебе, как это надо есть, — сказал Сидней.
Подцепив вилкой кусок рыбы, он поочередно обмакнул его во все три соуса и отправил в рот. Очевидно, форель была как-то по-особому приготовлена, так как куски ее не разваливались на вилке. Пожалуй, никогда Доминик не ела ничего вкуснее, о чем она тут же простодушно заявила вслух. Наградой ей была довольная улыбка Сиднея.
Когда они снова оказались в машине, Доминик была уверена, что Сидней повезет ее назад в Лондон. Было уже почти четыре, и скоро должно было начать темнеть. Становилось довольно холодно, но в салоне «порше» было тепло и уютно. Доминик начала было подремывать, убаюканная теплом, когда заметила, что их автомобиль сворачивает с автострады.
— Разве мы не возвращаемся в Лондон? — удивленно спросила она.
— Возвращаемся, но сначала заедем выпить чаю, — ответил Сидней и больше не стал распространяться на эту тему.
Доминик решила, что он хочет повести ее в какой-нибудь чайный домик или кафе. Даже в этот холодный вечер пейзаж за окнами машины поражал своей наивной поэтичностью. Время от времени в просветах между деревьями все ближе и ближе мелькали огни какого-то большого дома. Потом лес внезапно кончился, и взору Доминик открылся вид на прекрасный старинный особняк, окруженный деревьями. Большие окна приветливо светились.
— Ой, посмотри, — ахнула Доминик. — Какой чудесный дом. Выглядит так, будто он стоял тут всегда. Кажется таким уютным, несмотря на огромные размеры. И окна горят, как в волшебной сказке. Уверена, что здесь живет семья с кучей детишек, собаками и кошками.
— Не в данный момент, но когда-то здесь все было именно так, как ты говоришь, — сказал Сидней, осторожно въезжая в неширокие ворота. — И в один прекрасный день, возможно, так и будет. Кстати, ты угадала: это действительно очень уютный дом. Я знаю это абсолютно точно, потому что родился в нем.
Доминик смотрела на него широко распахнутыми глазами и хлопала ресницами.
— Но у вас же особняк в Лондоне.
— Это наше родовое гнездо. Сейчас тут живет моя мать, и, надеюсь, она угостит нас чаем.
— Но она же меня не знает.
— Не знает. Познакомлю вас, и будет знать.
«Порше» остановился перед самым домом, и Сидней вышел, чтобы открыть ей дверцу автомобиля.
— Честное слово, не думаю, что это хорошая идея, — с сомнением произнесла Доминик, сжимая в объятиях терьера, который заливался восторженным лаем — он явно бывал здесь часто.