Неведомые дороги (сборник)
Шрифт:
– Какой я становлюсь?
– Иной.
– В каком смысле?
– Не такой, как все.
Тень улыбки пробежала по лицу Селесты, чуть изогнула губы.
– Я не только дочь директора школы.
– Да? А кто еще?
– Я женщина.
– В тебе есть что-то еще, – настаивал он.
– Что именно?
– Иногда мне кажется... что ты гораздо старше меня.
– Дело в моих знаниях.
– Поделись со мл ой.
– Мне нельзя об этом говорить.
– Но разве мы не в одной лодке? – резко спросил Джой.
Селеста вновь посмотрела на него, ее глаза широко
– Да, в одной.
– Если твои знания могут помочь...
– Все гораздо сложнее, чем ты думаешь, – прошептала она.
– Что?
– Ты и представить себе не можешь, как крепко мы связаны.
И устремила взгляд в неф.
Они помолчали. Словно попавшие в силок и отчаянно пытающиеся освободиться птицы, ветер и дождь бились в окна церкви.
– Я чувствую тепло, – наконец, прервал молчание Джой.
– Действительно, здесь становится теплее, – подтвердила Селеста.
– Но как такое может быть? Мы же не включали обогреватели.
– Тепло идет через пол. Разве ты не чувствуешь? Через каждую щель.
Джой приложил руку к полу. Доски стали теплыми на ощупь.
– Тепло идет из земли, – пояснила Селеста, – от подземного пожара.
– Может, не только тепло? – Джой вспомнил тикающий металлический ящик, стоявший в углу кабинета отца Селесты. – А как насчет токсичных газов?
– О них можно не беспокоиться.
– Почему?
– Потому что этой ночью есть враг пострашнее.
За одну-две минуты лоб Джоя покрылся потом.
Роясь в карманах в поисках носового платка, Шеннон обнаружил в одном из них купюры. Две десятки. Две пятерки. Тридцать долларов.
Он постоянно забывал, что случившееся двадцать лет назад, в далеком прошлом, произошло уже по второму разу, за несколько часов до ночных бдений в церкви святого Фомы.
В ужасе глядя на деньги, Джой вспомнил, с какой настойчивостью Пи-Джи убеждал взять их, когда они вдвоем сидели в кабине его автомобиля. В багажнике которого лежало тело Беверли Коршак. От того вечера в памяти остался запах дождя. И еще более сильный запах крови.
По его телу пробежала волна дрожи, деньги он смял, тут же выронил.
На лету бумажный комок превратился в монеты, которые зазвякали, ударяясь о деревянный пол, как маленькие колокольчики. Поблескивая, вращаясь, ударяясь друг о друга, образовали горку у его ног.
– Что это? – спросила Селеста.
Он глянул на нее. Она не видела. Он находился между ней и монетами.
– Серебро, – ответил Джой.
Но, когда посмотрел вновь, монеты исчезли. На полу лежал комок бумажных денег.
В церкви становилось все жарче. Оконные стекла запотели, создалось ощущение, что начали таять.
Внезапно у Джоя гулко забилось сердце. Огромный кулак начал изнутри колотить по ребрам.
– Он идет.
– Где?
Чуть приподнявшись, Джой через балюстраду указал на центральный проход, на тускло освещенный нартекс за аркой, на парадные двери церкви, едва проглядывающие в сумраке.
– Он идет.
Глава 16
Пронзительно заскрипев несмазанными петлями, двери церкви открылись в темноту, в холодную
Пи-Джи. В тех же черных сапогах, коричневых брюках и красном вязаном свитере, в которых сидел в родительском доме за обедом и в кабине автомобиля, где он столь убедительно вещал о пользе забывчивости и крепости братских уз. Добавилась только черная кожаная куртка.
Но в церковь вошел не тот Пи-Джи Шеннон, романы которого раз за разом попадали в списки бестселлеров, не Керуак конца двадцатого века, неустанно мотающийся по стране на автомобилях, в мини-вэнах, домах на колесах. Этот Пи-Джи еще не разменял двадцать четыре года, совсем недавно закончил Нотр-Дам и работал в издательском доме в Нью-Йорке, откуда и приехал домой на уик-энд.
Он не принес с собой карабин, из которого перестрелял Биммеров, похоже, не думал, что ему понадобится оружие. Остановился в арке, широко расставил ноги, улыбнулся. Руки свободно висели по бокам.
До этой встречи Джой уже успел забыть, какую невероятную уверенность в себе излучал Пи-Джи, как разом привлекал к себе все взгляды. Слово "харизма" в 1975 году еще не стало расхожим. Это в 1995-м его использовали журналисты и критики для характеристики каждого политика, который еще не успел провороваться, каждого нового музыканта-рэппера, которому давались лишь самые простые рифмы, каждого актера, талант которого заключался лишь в красивых глазах. Но, независимо от года, 1975-го или 1995-го, слово это изобрели для Пи-Джи Шеннона. Он обладал харизмой ветхозаветного пророка, только без бороды и белых одежд, при его появлении все остальные будто уменьшались в размерах, он сразу же становился осью, вокруг которой начинала вращаться жизнь.
– Джой, ты меня удивляешь, – воскликнул Пи-Джи, встретившись взглядом с братом. Из-под арки он так и не вышел.
Рукавом Джой вытер со лба пот. Промолчал.
– Я думал, мы заключили сделку, – продолжил Пи-Джи.
Одну руку Джой положил на ружье, которое лежало на полу пресвитерия. Но поднимать не стал. Пи-Джи успел бы отскочить из арки в нартекс до того, как Джой уперся бы прикладом в плечо и прицелился. Да и потом, стреляя дробью с такого расстояния, ему не удалось бы серьезно ранить Пи-Джи, даже если бы тот не проявил достаточной прыти.
– От тебя требовалось, как и положено хорошему мальчику, вернуться в колледж, продолжить работу в супермаркете, с головой уйти в повседневную борьбу за существование, рутинную жизнь, для которой ты и рожден. Но ты сунулся в это дело.
– Ты же хотел, чтобы я последовал за тобой, – ответил Джой.
– Да, тут ты прав, младший брат. Но я не знал, последуешь ли ты. Ты всего лишь алтарный служка, лижущий руки священникам, целующий четки. Откуда я мог знать, что тебе хватит на это духа? Я думал, что ты скорее вернешься в колледж, приняв за правду сказочку о бородаче из Пайн-Риджа.