Неведомые дороги (сборник)
Шрифт:
Почему он покинул Вьетнам? Он же воевал на стороне победителей. Может, возникли разногласия с кем-то из товарищей? Или государство определило его на тяжелую работу, которая могла подорвать здоровье и свести в могилу раньше времени? А может, вышел в море в утлой лодке, потому что его не назначили на высокую должность?
Причина, заставившая его эмигрировать, для меня ровным счетом ничего не значила. Главное, что он был здесь.
Едва я его увидел и узнал, как понял, что живым он из этого дома не выйдет. Потому что я его
– Особо показывать здесь нечего. В одном шкафу-купе в большой спальне дверца иногда соскакивает с направляющих. И раздвижная лестница на чердак, случается, заедает. Пойдемте, я вам покажу.
– Буду вам очень признателен.
Он меня не узнал.
Наверное, пытал слишком многих, чтобы помнить каждого. Все заключенные, которые страдали и умирали в его изуверских руках, видать, были для него на одно лицо. Палачу без разницы, кого он мучает. Вот и для Нгуена Куанг Фу человек на дыбе ничем не отличался от того, кто висел на ней прежде. Во всяком случае, лиц он точно не запоминал.
Пока мы шли по дому, он называл имена надежных сантехников, электриков, специалистов по системам кондиционирования, живущих неподалеку, а также художника, который сделал витражи в двух комнатах. "Если они разобьются, ремонтировать лучше пригласить того, кто их сделал".
До сих пор не могу понять, как мне удалось сдержаться и не наброситься на него. Более того, ни лицо, ни голос не выдали внутреннего напряжения. Фу и не подозревал, какая над ним нависла опасность, когда он переступил порог нашего дома.
На кухне, после того, как он показал мне, где находится рубильник для повторного включения мусоросборника, я спросил, не скапливается ли вода в подвале после ливней.
Он удивленно вскинул на меня глаза. Чуть повысил голос:
– В подвале? Но никакого подвала в доме нет.
Теперь пришел мой черед выражать удивление.
– Конечно же, есть. Вот за этой дверью.
Он уставился на дверь.
Увидел ее, как и я.
Я истолковал сие как знак судьбы, убедился, что не делаю ничего дурного, лишь помогаю ей вершить правосудие.
Взяв с разделочного столика фонарь, я открыл дверь.
Со словами, что этой двери не существовало, когда он жил в этом доме, Куанг Фу переступил порог, прошел на площадку. Им двигали изумление и любопытство.
– Выключатель не работает, – я встал позади него, направил луч вниз. – Впрочем, и так хорошо видно, не правда ли?
– Да... но... как... откуда...
– Неужто вы не знали о существовании подвала? – я хохотнул. – Да перестаньте. Вы шутите или как?
По-прежнему пребывая в изумлении, он спустился на одну ступеньку, вторую.
Я следовал за ним.
Скоро он понял: что-то не так. Ступеньки уходили все ниже, и конца им не было. Фу остановился, повернул голову.
– Странно. Что тут происходит? Как вам удалось...
– Иди, – бросил я. – Вниз. Спускайся дальше, мерзавец.
Он попытался
Я грубо толкнул его, и Куанг Фу просчитал задом и спиной все ступеньки до первой площадки с арками в боковых стенах. Когда я добрался до него, он еще не пришел в себя. Ему крепко досталось. Из разбитой нижней губы по подбородку текла кровь. Он содрал кожу с правой ладони. И, как мне показалось, сломал руку.
Плача, прижимая руку к груди, Фу посмотрел на меня: в глазах читались боль, страх, недоумение.
Я ненавидел себя за то, что делаю.
Но еще больше ненавидел его.
– В лагере мы звали тебя Змеей. Я тебя узнал. Да, я тебя узнал. Ты нас пытал.
– О господи, – выдохнул он.
Он не попытался возражать, не стал убеждать меня, что я ошибся. Понимал, что такое не забывается, а потому ошибки быть не может. Он знал, кем был, чем занимался и кем стал.
– Эти глаза, – меня колотило от ярости. – Этот голос. Змея. Отвратительная, ползающая на животе тварь. Мерзкая, но очень, очень опасная.
Какое-то время мы молчали. Я просто лишился дара речи, осознав, с какой ювелирной точностью должен работать механизм судьбы, чтобы свести нас здесь и сейчас, в этом месте и в это время.
А вот темнота не молчала. До нас доносились шепот, всплески, от которых волосы у меня встали дыбом. А потом она пришла в движение.
Палач, вдруг оказавшийся в роли жертвы, затравленно оглядывался, переводил взгляд с одной арки на другую, потом посмотрел на ступени, уходящие вниз от площадки, на которой сидел. Страх заставил забыть о боли: он больше не плакал и не стонал.
– Где... где мы?
– Там, где тебе самое место.
Я повернулся к нему спиной, начал подниматься. Не остановился, не оглянулся. Фонарь я оставил ему, потому что хотел, чтобы он видел, кто пришел за ним.
(Темное живет в каждом из нас.)
– Подожди! – крикнул он вслед.
Я не сбавил шага.
– Что это за звуки? – спросил он.
Я продолжал подъем.
– Что будет со мной?
– Не знаю, – ответил я. – Но что бы ни случилось... ты это заслужил.
В нем наконец-то проснулась злость.
– Ты мне не судья!
– Как раз наоборот.
Одолев лестницу, я вышел на кухню, закрыл за собой дверь. Замка не было. Я просто привалился к ней, дрожа всем телом.
Вероятно, Фу увидел, как что-то поднимается к нему, потому что в ужасе заверещал и стал карабкаться по ступеням.
Я только сильнее придавил дверь плечом.
Он забарабанил по ней с другой стороны.
– Пожалуйста! Пожалуйста, нет. Пожалуйста, ради бога, нет, ради бога, пожалуйста!
Я слышал, как мои друзья, другие военнопленные, также молили этого человека, когда он загонял им под ногти ржавые иголки. Лица погибших стояли перед моим мысленным взором, и только они не позволили мне уступить мольбам Фу.