Неведомые поля (сборник)

Бигл Питер Сойер

– Ты думаешь, с Беном случается то же самое? Что какой-то викинг, живущий в девятом веке, просто заимствует его, чтобы погулять по Бартон-парку? — в словах содержалась насмешка, но поза и взгляд Джулии были ее лишены.

Фаррелл покачал головой:

– Думал поначалу — скорее всего потому, что это единственная разновидность переселения душ, о которой мне приходилось слышать. Теперь не знаю, — он поколебался, припоминая слова, почти утонувшие в жутком вскрике Брисеиды, и добавил: –Зия думает иначе.

Джулия, намереваясь что-то сказать, набрала воздуху в грудь, но смолчала. Ногти ее больших пальцев снова принялись скрестись один о другой.

– Ты бы как-нибудь сводил меня

к ней пообедать, — наконец, сказала она. — Похоже, компания у вас подобралась интересная.

Фаррелл взглянул на часы.

– Пункт пятый. Обед. Конференция на высшем уровне будет продолжена за саке и сашими в «Доме Неполной Луны». Скажи «аминь» и давай поворачиваться.

Но Джулия, уже развернув кресло обратно к столу, так и сяк вертела рисунок, разглядывая сетчатку с разных сторон.

– Джо, я не могу никуда пойти, мне и так придется всю ночь провозиться с этим рисунком. Позвони мне завтра.

– Давай тогда я чего-нибудь приготовлю, — он ощущал детское нежелание покидать ее тихую, теплую, захламленную мастерскую и выходить в бесцельные сумерки с головой, все еще полной теней. — У тебя там рыба лежит в холодильнике, хочешь, я сделаю филе под лимонным соусом? А ты работай и ни о чем не думай. Лимонное филе и замечательный салат из апельсинов и лука, годится? Чеснок у тебя есть?

Джулия встала и, подойдя к Фарреллу, запустила ему в волосы пальцы.

– Иди домой, малыш, — мягко сказала она. — Это все, что мне нужно. Я не голодна, я люблю работать по ночам, а рисовать, когда кто-нибудь топочет по дому, у меня не никак не получается. Это вечная проблема с моими мужчинами.

– Раньше у тебя никаких проблем не было, — сам звук его жалующегося голоса подпитывал овладевшее им странное беспокойство. — Когда я в первый раз увидел тебя, ты писала натюрморт в самый разгар вечеринки. На кухне, клянусь Богом, кто-нибудь то и дело шумно вламывался туда и выскакивал наружу, целовался, смешивал напитки, что-то перекипало на плите и пахло, как приготовленная на анализ моча, а ты грызла яблоко и писала, ни на что не обращая внимания. Помнишь? Я туда, кажется, за салфетками вперся. Зачем-то понадобилась мне целая пачка бумажных салфеток.

– Мне было всего восемнадцать лет, — сказала Джулия, — что я тогда понимала? Иди домой, Джо. Это все, что мне сейчас нужно. Рисунки должны быть готовы к завтрему, они нужны кому-то прямо с утра. А испуганную и эффектную леди Мурасаки, которую тебе так хочется вернуть, я держу для выходных, для особых случаев — выпускаю на люди, почувствовав, что я в ней нуждаюсь.

Она поцеловала Фаррелла, чуть прикусив ему нижнюю губу, и легко встряхнула головой.

– Я в ней все-таки нуждаюсь, — сказала она, — время от времени. Может быть, то же самое происходит и с Беном.

– Да, а вот с Беном-то как же мне быть? — спросил Фаррелл. — С ним ведь нужно поговорить, нужно что-то с ним делать. А что я, черт подери, могу сделать? Ты-то об этом что думаешь?

На миг ладони Джулии, прохладные, как молодые листья, стиснули затылок Фаррелла так, что он ощутил гладкие мозоли, идущие обок пальцев, которыми она, работая, держала перо или карандаш. Однако она сказала только: «Позвони мне на работу»,– и еще раз поцеловала его, и едва ли не в одно движение, выполненное с такою же чистотой, с какой Зия подрубала свободные концы его памяти, или Никлас Боннер выбирал мгновение, чтобы откашляться, они уже оказались, улыбаясь друг дружке, по разные стороны ее сетчатой двери, но Фаррелл первым повернулся к ней спиной, так и не узнав, долго ли еще она простояла, подпирая косяк, и две ранних звезды над «Ваверли» кололи его в глаза, пока он сидел в Мадам Шуман-Хейнк, испытывая сожаление, что не сию

минуту приехал сюда, и гадая, что же он скажет Бену. Я не могу вернуться туда, пока что-нибудь не придумаю.В конце концов, он тронулся с места и поехал подальше от университетских улиц, вниз по Гульд-авеню, мимо скоростного шоссе, и доехал почти до самого залива, и подкрепился в ресторанчике размером с жилой автомобильный прицеп грудинкой и сосисками, жара которых вполне хватило бы, чтобы парализовать глазные мышцы или прижечь полипы. Убранство ресторанчика осталось тем же, что и в студенческую пору Фаррелла — железнодорожные расписания в рамочках, подписанные фотографии едва не добившися известности музыкальных групп — и обслуживали посетителей сварливые дочери сварливой черной четы, которую он еще помнил громко переругивающейся на кухне. Фарреллу все это показалось безмерно утешительным, и он, мучимый далеко не одной разновидностью голода, съел гораздо больше, чем следовало.

Остановившись в дверях ресторанчика и осторожно втянув воздух, чтобы выяснить, как поживают обуглившиеся пазухи, он услышал грубоватый, добродушный голос, сказавший прямо над ухом:

– Привет тебе, добрый рыцарь Призраков и Теней.

Фаррелл обернулся и увидел мужчину, которого он знал под именем Хамид ибн Шанфара, направляющегося к нему с другой стороны улицы в обществе Ловиты Берд и двух музыкантов с Празднества в честь Дня Рождения Короля. Один был высок, с длинными редеющими каштановыми волосами и выражающим бычье долготерпение лицом фламандского Святого Антония; другой походил на гуляку-сатира, рыжебородого и кривоногого. В падающем из ресторанчика тусклом свете, они отвесили Фарреллу по формальному поклону каждый, между тем как Хамид их представлял.

– Это мессир Маттео деи Серви, а вот этот mauvais sujet [9] и совершенно никчемный во всех отношениях малый прозывается брат Феликс Аравийский.

Фаррелл поклонился в ответ и спросил далече ль они держат путь.

– На занятия по рыцарскому бою, — весело ответил Хамид. — Пойдемте с нами. Все равно по телевизору сегодня ничего не увидишь, кроме кулинарных рецептов и наставлений по выгуливанию собак.

– Рыцарский бой, — сказал Фаррелл. — Дрожь копий. Лязг мечей и щитов. Покорись, презренный!

9

В Западной Африке — поэт, музыкант и колдун ( фр.)

Сатир по имени Феликс Аравийский ухмыльнулся:

– В семь тридцать, каждый четверг. Лучшее представление в городе, какое можно увидеть за деньги, — буйной головой он мотнул в сторону святого. — Вот он относится к этому серьезно и сейчас ходит у инструктора в любимчиках. Мы-то с Хамидом и Ловитой не из учеников, мы, скорее, крикуны-болельщики. Группа поддержки.

И он взмахнул словно бы дирижерским жезлом, как-то сумев воссоздать этим жестом и жесткий звон незримого меча.

Фаррелл вдруг обнаружил, что уже идет с ними по улице, и Ловита Берд держит его под руку, а смущенный Маттео деи Серви, говорит:

– На самом деле, я не так уж и хорош, не хватает времени, чтобы упражняться как следует. Для меня это скорее род дисциплины или философии. Очень помогает сосредоточиваться.

Длинный, нескладный сверток, который он и Феликс несли поочереди, то и дело шпынял Фаррелла в бок, холодный, как нос любознательной акулы.

Фаррелл спросил:

– Но кто же вас учит? Где вы ухитрились откопать человека, знакомого с техникой средневекового боя?

На лице Феликса Аравийского выразилось мягкое удивление.