Неведомый грузСборник рассказов из журнала "Вокруг света"
Шрифт:
Услышав выстрел, которым был поражен Банг, бакланы тяжело взмыли вверх на узких длинных крыльях. Су-Тэн, лежавший на камнях вниз лицом, поднялся и посмотрел вокруг. Ничего… Старик сел, поджавши ноги и уставившись на море, сверкавшее под лучами солнца, ослепительными бликами. За те минуты, в течение которых он лежал, уткнувшись лицом в ладони, Су-Тэн вновь пережил то, что с ним произошло тридцать лет назад, во время землетрясения в Дриде. В сущности, он не боялся. Но хранить одному такую тайну?.. Невыносимо. Ничего плохого не случится, если он разделит ее с самыми близкими на земле людьми: женой, старой Кэр, и сыном Лay, верным другом и преданным слугой Банга…
И в тот же вечер маленькая Кэр, что значит «кокосовый
В ресторанах и портовых кабаках пили гораздо больше, чем всегда, и очень часто дрались, сразу пуская в ход оружие…
Во дворце губернатора
Губернатор проснулся от слабого мелодичного звона. Звук был нежен и приятен, но, услышав его, губернатор мгновенно подскочил на постели. Прижав руку к сердцу, ожиревший, грузный человек сидел в душной полутьме спальни, собираясь с силами, чтобы опрометью броситься из дома, готового каждую секунду превратиться в высокий могильный холм. Дрожащей рукой губернатор, наконец, повернул выключатель. Свет ночника упал на маленький серебряный колокольчик, легкий, как венчик цветка, свешивавшийся на тонком проволочном стержне. Малейшее сотрясение пола вызывало удары стенок колокольчика о язычок. Такие «сейсмографы» губернатор в неспокойные времена видел на острове Фило и теперь приказал поставить их во всех своих комнатах.
Выпучив глаза, губернатор несколько минут смотрел на колокольчик, но тот упорно молчал. Зато раздались слабые удары о стекло окна. Черная ночная бабочка, широко раскинув бархатные крылья, пыталась вырваться из неволи. Очевидно, она и толкнула колокольчик, когда металась по комнате.
Губернатор успокоился, но знал, что уже не заснет. Он оделся и вышел в свой кабинет. Со стен, освещенных большой люстрой, на него смотрели портреты родственников и друзей. Художники по приказу губернатора всех их одели в роскошные одежды, придали их лицам одинаковую солидную упитанность, выхоленность. Казалось, все они долго и, преуспевая, жили и очень мирно кончили свои дни. Но губернатор знал, что это было далеко не так. Многие, очень многие из людей, сейчас надменно красовавшихся в позолоченных рамах, в свой последний час видели на фене утреннего бледного неба, перекладину виселицы и веревку или черные стволы ружей, по команде вдруг поднимавшихся на уровень человеческой груди.
Губернатор подошел почти вплотную к портретам деда, неудачно пытавшегося присвоить всю наличность «Южного банка», и отца, охотника и политического авантюриста, застреленного на улице при очередном перевороте в Кондерре.
Прямо против губернатора в массивной раме висел портрет прославленного истребителя горилл — «горилла-гунтера»: роскошные
«Стреляй! Стреляй!» — сказали тонкие злые губы «гориллы-гунтера». Губернатор перевел взгляд на деда. «Беги!» — прочел он в круглых, как будто испуганных глазах на портрете.
«А Сорвинг? — мысленно ответил губернатор. — Его шпионы следят за каждым моим шагом. Он хочет выжать Мегру до последней капли. Я должен помогать ему, пока я жив. Пока я хочу жить…»
На черной доске стола белело письмо, поздно ночью полученное от Сорвинга. Губернатор сонными глазами перечел это довольно подробное послание. Приготовиться к худшему, встретить опасность лицом к лицу… Действовать по указаниям, полученным ранее. Добиться, чтобы на Мегре царствовал покой, как на земле в день судного часа, пришествие которого не известно человеку…
«Прохвост! — выругался губернатор. — Даже с глазу на глаз он будет убеждать меня, что действует во имя высшего блага, во имя человечности!»
Потушив свет и стиснув зубы, пожилой тучный человек сел на диван, уверяя себя, что не станет больше думать ни о чем, что сейчас же забудет всех Сорвингов на земле. Но свет луны, заливавший комнату, делался как будто ярче, а злобный писк комаров, прорвавшихся сквозь все заграждения, — громче и грознее; кто знает, откуда они прилетели, разносчики каких болезней ютятся в их слюне? Губернатор встал и решил направиться в свой музей, который служил ему утешением во всех случаях жизни.
Этот музей, расположенный в непосредственной близости от резиденции губернатора, был как бы его фамильной гордостью. Одни всю жизнь собирают марки, другие — монеты, третьи — бабочек и жуков. Губернатор собирал коллекцию машин. Не просто машин, но только способствовавших повышению его авторитета.
Целью его сначала было доказать благотворнейшее влияние на «прогресс» на архипелаге рода самого губернатора. Но затем идея губернатора стала шире. Как говорил Сорвинг: коллекции музея каждому должны были внушать, что между колонизацией и цивилизацией островов Науэ, бесспорно стоит знак равенства.
Музей становился идеей, воплощенной в металл: мощь научной и технической мысли колонизаторов преобразует жизнь туземцев, поднимает их на высшую ступень. Сорвинг уже убеждал губернатора, что возросшее значение музея требует передачи его государству. Пожертвование музея государству сулило немало приятного — ордена, титул. К тому же никто не мешал бы губернатору проводить досуг в этих комнатах, среди этих же машин…
Страсть к коллекционированию обычно поражает человека неизлечимо, на всю жизнь. Так было и с губернатором.
Его музей из небольшого сарая через двадцать лет превратился в особое здание, в залах которого можно было увидеть и ржавый котел с парохода «Стелла Марис», служивший одной из первых паросиловых установок на островах Науэ, и модели новейших паровых котлов. Здесь были машины для распиловки драгоценных стволов красного, черного и зеленого дерева, для извлечения пальмового масла, каучука, для рытья шахт в поисках золота, алмазов и угля. Здесь были и примитивные кирки и похожие на дорогую игрушку электрические высокочастотные отбойные молотки.