Неверные шаги
Шрифт:
– А как ты думаешь? Все это была ошибка. Огромная ошибка, о которой, надеюсь, мы оба поскорее забудем. Ладно?
Юнас Смеед слегка выпрямляется, отпивает большой глоток виски. Затем смотрит ей прямо в глаза и невесело улыбается уголком рта.
– Ладно. Что ты хочешь знать?
Карен откашливается, нащупывает в кармане блокнот, секунду медлит и решает не доставать его. Положение и так достаточно напряженное, и лишний раз подчеркивать перестановку в иерархии рискованно. Ответы на те немногие вопросы, какие она сейчас задаст, вполне можно запомнить. Стараясь
– Для начала будь добр, расскажи, где ты был сегодня с семи до десяти утра.
У него вырывается не то фырканье, не то короткий смешок.
– Да ладно, неужто Брудаль не может установить поточнее? Господи, хорошенькое начало…
Словно оживившись, Юнас Смеед осушает стакан и встает.
Секунду ей кажется, что сейчас он уйдет, но он лишь проходит к низкому столику. Стоит к ней спиной, но она слышит позвякивание металла о стекло, когда он откручивает крышку с бутылки, и легкое журчание, когда виски льется в стакан. Слегка пошатнувшись, он оборачивается, и у нее мелькает мысль, что этот стакан определенно уже не первый за нынешнее утро. Наверно, он уже был под градусом, когда подкатил на своей выпендрежной тачке. В следующий миг ей вспоминается собственная утренняя поездка домой из Дункера. Пронюхай СМИ, сколько нынче промилле у доггерландской полиции, в редакциях бы долго ликовали. Впрочем, рано или поздно они станут радостно потирать руки по совсем другому поводу. Сегодня, конечно, большинство местных журналистов тоже мучается похмельем, но очень скоро они очухаются, и ахнуть не успеешь, как весть об убийстве Сюзанны Смеед разлетится по островам.
– Ты можешь ответить на вопрос? – спокойно говорит она, когда Юнас опять усаживается в кресло. – Что ты делал утром?
– Ну, ты не хуже меня знаешь что.
Подняв брови, Юнас смотрит на нее.
– Я ушла из гостиницы примерно в двадцать минут восьмого. Дальше я, так или иначе, не могу обеспечить тебе алиби. Что ты делал после моего ухода?
– В двадцать минут восьмого, говоришь? Потом ты поехала домой, – задумчиво произносит Юнас, не обращая внимания на ее вопрос. – Мимо дома Сюзанны? Ты ведь просто проехала мимо? Или остановилась?
– Ты на что это намекаешь?
– Ладно-ладно… Успокойся, старушка.
– А с какой стати мне убивать твою бывшую жену? Зато у тебя самого предположительно.
Карен резко умолкает, сообразив, что угодила прямиком в ловушку; он снова заставил ее потерять самообладание. Всего несколькими словами вмиг уничтожает с трудом созданное за долгие годы безразличие к его незатейливым насмешкам. Она несколько раз глубоко вздыхает и садится на краешек длинного белого дивана. Выпрямляет спину и, чтобы не утонуть в мягких подушках, упирается ногами в пол.
– Юнас, пожалуйста, – говорит она с вымученным спокойствием. – Будь добр, просто скажи, что ты делал с… двадцати минут восьмого до десяти утра. Ты же знаешь, я не могу не спросить.
– Дома я был около десяти, в жутком похмелье, – отвечает он неожиданно уступчиво. – А до того, как и ты, проснулся, блеванул
Это замечание она пропускает мимо ушей.
– В котором часу ты покинул гостиницу?
– Примерно в полдесятого.
– Тебя кто-нибудь видел? Я имею в виду, в холле.
– Черт его знает. Нет, по-моему, там никого не было, но я как-то не думал об этом, ведь расплатился заранее, когда снимал номер. То есть когда мы снимали номер.
Секунду она подумывает предложить ему разделить плату за номер, но решает воздержаться. Чем меньше говорить об этом, тем лучше.
– Ты поехал домой на машине или пошел пешком? – спрашивает она.
– Пешком. Ходу всего-навсего двадцать минут, а мне требовался свежий воздух. Машину я оставил на парковке у ратуши. Рядом с твоей, кстати, ты об этом не думала?
Машина Юнаса правда была там? Возможно, только вот встреча с Ингульдсен и Ланге подсудобила ей другие заботы.
– Ты же обычно пользуешься гаражом под управлением?
– Она и стояла там вчера, только пораньше. Я задержался на работе, был в паршивом настроении и собирался двинуть прямо домой. Но когда забрал машину в гараже и выехал на Редехусгате, передумал. Устричный фестиваль как-никак, надо хоть полдюжины устриц отведать и выпить пивка, а уж после можно и домой. Вот я и оставил машину на парковке, рассчитывая забрать ее максимум через час. Но ты же знаешь, все пошло не по плану.
Да уж, думает она. Тот Юнас, которого она встретила позднее в тот вечер, выпил явно куда больше одного-двух стаканов пива, скорее уж не одну бутылку вина.
– Тебе кто-нибудь встретился? Утром, по дороге домой.
Юнас вроде как размышляет, и она думает, что он разыгрывает комедию. Этот вопрос он себе явно уже задавал. Как только узнал, что его бывшую жену убили, наверняка сообразил, что придется отчитываться, где он был во время убийства. И еще о многом другом. Зачем ему этот сольный номер? – думает она, глядя на задумчиво наморщенный лоб шефа.
– Вообще-то встретился, – помолчав, говорит он. – Алкаш на приморском бульваре, сигареты у меня просил. Вот кто мне встретился, только сомневаюсь, что он – если ты вдруг сумеешь его найти – способен в точности сообщить, в котором часу это было. Вряд ли у него есть постоянный адрес, судя по тому, что все пожитки он тащил с собой.
– Как он выглядел?
– Как все они, грязный, заросший. Вез старую магазинную тележку с пустыми бутылками и своим барахлом.
– И больше ты никого не видел? Ни с кем не разговаривал?
– А как ты думаешь? Ты-то сама много народу встретила нынче утром?
Карен опять вспоминает Бьёрна Ланге и Сару Ингульдсен и решает похерить этот вопрос.
– А потом что было?
– Я пришел домой, вырубился на диване, а около часу проснулся от звонка Вигго Хёугена, он и рассказал мне, что произошло. Я попытался позвонить Сигрид, но она не ответила.
– Твоя дочь, – говорит Карен, представив себе фотографию шестилетней девчушки с дыркой в зубах, на каминной полке у Сюзанны Смеед.