Невероятно прекрасна
Шрифт:
— Не могу, — тихо сказала Бека. — Потому что это все правда.
— А теперь, полагаю, ты объявишь, что Чуи на самом деле дракон, — фыркнул он.
— Вообще-то, — начала Бека, спрятав улыбку, — так и есть. Но я не жду, что ты поверишь и в это. Пока не убедишься лично.
— Ну окей, — сказал Маркус. Он будет терпелив. Он будет спокоен. И когда она не предоставит ему никаких доказательств, он потащит ее к лучшему психиатру, которого только сможет найти. — Ты сейчас превратишь меня в лягушку?
Она скорчила гримасу.
— Нет, пока ты находишься в моей постели. Я люблю лягушек, но
Прежде чем он успел решить, зашла ли она слишком далеко в своей шутке или просто сошла с ума, она решительным движением щелкнула пальцами, и ее доска для серфинга появилась посреди кухни с хрустящим хлопком. На мгновение она лениво завертелась в воздухе, прежде чем мягко опустилась на пол.
— У тебя рот открыт, — язвительно произнесла Бека. — Нужны еще доказательства?
Он резко закрыл рот и кивнул, потеряв дар речи. Наверняка, ему все это привиделось. Или это был какой-то трюк. Вот в чем дело — это был трюк. Сумасшедшие люди делали все возможное, чтобы поддержать свою версию реальности. Должно быть, она каким-то образом устроила этот трюк заранее.
— А если я сам что-нибудь выберу? — спросил он.
— Конечно, — сказала она, холодная как скала. — Дерзай.
— Ладненько, — сказал Маркус, ломая голову, чтобы такое придумать нечто совершенно невозможное. Может, если бы он смог заставить ее взглянуть в лицо реальности, это помогло бы ей выйти из этого состояния. Он наклонился и поднял подушку с того места, где она упала на пол во время их страстного занятия любовью.
— Ты можешь превратить это, ну не знаю, скажем, в птицу?
Она приподняла бровь, но взяла подушку из его рук.
— Я не могу превратить неодушевленный предмет в живое существо; ни одна ведьма не обладает такой силой, — сказала она.
Ага!
— Но я могу сделать ее похожей на птицу, если это поможет. — Она подбросила подушку в воздух, делая при этом какой-то вращательный жест двумя пальцами правой руки. Пока он ошеломленно наблюдал, подушка превратилась в ярко-красного кардинала (Красный кардинал, или виргинский кардинал — вид птиц из семейства кардиналовых. В семи штатах США избран официальным символом. Красная птица с хохолком. — прим. ред.), пролетев через всю комнату, прежде чем опуститься на столешницу и вернуться к своей первоначальной форме. Она даже пропела несколько мелодичных нот по пути.
— Что за…
— Прости, — сказала Бека. — Понимаю, это слишком много для первого раза. Но если мы хотим быть вместе, ты должен знать правду.
Маркус чувствовал себя так, словно стоял слишком близко от удара миномета; как будто земля под его ногами внезапно задрожала и разверзлась, заполнив то, что мгновение назад было чистым воздухом, острыми и смертоносными осколками. Все было не так, как он думал. И меньше всего Бека.
— Правду? — сказал он, повышая голос, когда встал с кровати и начал натягивать одежду так быстро, как только мог. От шока у него закружилась голова. — Ты не узнаешь правды, даже если она ударит тебя по голове кирпичом. Я не могу поверить, что ты позволила всему зайти так далеко, не сказав мне, что ты какое-то волшебное существо из сказки. Кто-нибудь еще знает? — Он развернулся и уставился
Бека опустила глаза.
— Да. Кеш знает. Но я ему не говорила. Ну, то есть, он и так всегда знал.
Маркус надел футболку, не заботясь правильной ли стороной.
— Он что тоже Баба Яга?
— Нет, — ответила Бека. Он понимал, что расстраивает ее, но в данный момент он не мог себя контролировать.
— Баба Яга всегда женщина, — продолжила она. — Кеш — Шелки.
— Шелки. Это те самые, которые превращаются в тюленей. Отец рассказывал и о них тоже.
— Скорее это тюлени, которые превращаются в людей, — сказала она, затем отмахнулась от поправки взмахом руки. — Это неважно. Но да, Кеш — Шелки. Точнее Принц Шелки. Поэтому он и знает кто я. Но больше никто. Ну, то есть, обыкновенные люди, которые не имеют отношения к магии.
«Долбаный принц. Все понятно. У него никогда не было шанса, не так ли?»
— Ну, я точно не принц, — проворчал Маркус, засовывая ноги в ботинки. — Но я умею колдовать.
— Правда? — Бека выглядела одновременно испуганной, смущенной и полной надежд.
Он еще раз взглянул на нее, такую красивую, такую коварную. Слава богу, он не позволил ей приблизиться к своему сердцу.
— Да, — сказал он. — Я могу заставить себя исчезнуть из твоей жизни.
Он повернулся и пошел прочь, протопал через автобус к двери и с грохотом распахнул ее. Он обернулся достаточно надолго, чтобы увидеть, как одна мерцающая слеза скользнула по бледной коже и повисла, дрожа, прежде чем медленно упасть на кровать.
— И я надеюсь, что ты будешь держаться подальше от меня, моего отца и лодки, — сказал он. — Что бы ты там ни задумала, я не хочу иметь с этим ничего общего. Или с тобой.
Он должен был быть умнее, сказал он себе, садясь в свой джип. Маркус чувствовал себя потрясенным и преданным размером секретов, которые она скрывала от него. Как раз тогда, когда он решил, что узнал настоящую Беку. Все, что он считал ложью, было правдой. И единственное, в чем он был уверен, что эта правда была ложью.
Если жизнь — это сказка, то у него никогда не будет счастливого конца.
* * *
Бека медленно оделась и сложила диван. Воздух в автобусе пах страстью, жаром и напряжением; ее кожа все еще хранила запах Маркуса. Каждый раз, когда она двигалась, она чувствовала приятную боль от непривычной активности между ног и тяжесть груди. Это должно было быть великолепно. Вместо этого, это был ад. В конце концов, она просто сдалась и села на пол в кухне, обняв ноги и позволяя слезам просочиться на ее уже и так промокшую футболку.
Ей следовало быть умнее. Была причина, по которой Бабы Яги не позволяли себе сближаться с людьми. Но Барбара опровергла это правило, и поэтому на миг Бека убедила и себя, что она тоже может это сделать. Она действительно должна была быть умнее.
Тяжелые шаги и громкий гав возвестили о возвращении Чуи, прежде чем он открыл дверь и неторопливо вошел внутрь. Она смахнула слезы и постаралась выглядеть нормально.
— Как дела, Бека, — произнес Чуи, — я видел, как моряк уехал и решил, что могу вернуться. — Он усмехнулся. — Хорошо провели время?