Невероятные расследования Шерлока Холмса

Гейман Нил

— Верно, не пользуется, — проговорил я, понюхав лист.

— Поэтому, мой дорогой Ватсон, вы сперва и решили, что письмо от мужчины. Легкий цветочный аромат — частый спутник наших расследований. К тому же почерк, хоть и сформировавшийся, немного похож на мужской.

В передней зазвонил колокольчик.

— А вот и она!

Вскоре в гостиную вошла Элеонор Кастон.

Высокая, стройная, она двигалась с необыкновенной грацией. На ней был бежевый костюм, отделанный куницей, и шляпка из того же меха. Кожа чистая, белая, глаза темно-серые и выразительные. Однако главным своим украшением Элеонор наверняка считала волосы — роскошные, сияющие, цвета красного дерева. Леди сняла перчатки, и я с удивлением заметил, что, вопреки предсказанию Холмса, на руках нет колец.

Несмотря

на обворожительную внешность, она вряд ли привыкла к мужскому вниманию. Менее чем через пять минут я понял, что ее лицо постоянно меняется. Элеонор казалась то миленькой, то невзрачной, то ослепительно красивой, причем метаморфозы занимали считаные мгновения. У меня аж дух захватывало.

— Мистер Холмс, доктор Ватсон, спасибо, что согласились меня принять. Ваше время на вес золота.

Холмс уселся напротив гостьи.

— Оно для всех на вес золота, а вы, мисс Кастон, явно беспокоитесь за свое.

До этого момента гостья почти не смотрела на Холмса, но сейчас бросила на него взгляд и побледнела.

— Прошу меня извинить, — пролепетала она, потупившись. — Как вы догадались, для меня это вопрос жизни и смерти.

Не сводя глаз с мисс Кастон, Холмс подал мне знак, и я налил воды. Гостья поблагодарила, пригубила и отодвинула стакан.

— Творчество доктора Ватсона позволило мне следить за многими вашими расследованиями, мистер Холмс.

— Да-да, понятно, — отозвался тот.

— Удивительно, но теперь мне кажется, что мы знакомы и я могу говорить откровенно.

— Так говорите, мисс Кастон!

— Моя жизнь богата событиями. Работа в чужих библиотеках меня вполне устраивала, хотя и оплачивалась не очень хорошо. Этим летом неожиданно пришло извещение, что я унаследовала дом и огромную по моим меркам денежную сумму. Отныне можно не работать на других, а посвятить себя науке, книгам, музыке — при мысли об этом счастье казалось безоблачным. Видите ли, около года назад умерла моя дальняя родственница, которую я почти не знала. Кроме меня, родных у нее не было, и все имущество досталось мне. Вы наверняка заметили, что я не в трауре. Но ведь я почти ее не знала, а лицемерить не люблю. Так или иначе, вскоре я перебралась в Чизлхерст, в большой дом. При доме угодья, сплошные поля и леса. Думаю, вы представляете мою радость. — Элеонор сделала паузу.

— А потом? — спросил Холмс.

— Пришла осень, а вместе с ней перемены. Прислуга до сих пор казалась любезной и расторопной, но вдруг ее как подменили. Люси, горничная, покинула меня. Заливаясь слезами, она твердила, что ей нравится работать, но ушла под предлогом болезни матери.

— Мисс Кастон, откуда такая уверенность, что она это выдумала?

— Уверенности, мистер Холмс, не было. Но я решила, что ей, как и мне, одиноко вдали от родных и близких.

В следующий миг Элеонор резко подняла голову, серые глаза вспыхнули, и я понял: она впрямь очень красива и наверняка отважна. Вопреки самообладанию, чувствовалось, что в обществе Холмса ей неуютно. В мою сторону она поворачивалась куда чаще. Впрочем, разве это редкость? Элеонор, по ее собственному признанию, читала мои отчеты; следовательно, она представляет, как Холмс относится к женщинам.

— Вскоре я занялась тетиными документами. Их осталась целая коробка с рекомендацией прочесть. Точнее говоря, указание тетя адресовала не только мне, но и всем женщинам по фамилии Кастон, которые поселятся в ее доме и будут жить без семьи. До того дня я откладывала это занятие, считая его скучным.

— Но скучать не пришлось, — вставил Холмс.

— Сперва попадались только юридические документы, а потом это. Я даже с собой захватила. — Элеонор протянула Холмсу два листа.

Он прочел первый, встал, вручил бумаги мне и принялся мерить гостиную шагами. У окна замер, глядя на снегопад в сумраке наступающего вечера.

— Ваша тетя умерла на Рождество?

— Да, мистер Холмс, и остальные тоже.

Первый лист оказался письмом тети мисс Кастон. Крючковатый, неразборчивый почерк подтверждал мою дилетантскую версию — тетушке было почти семьдесят, и она успела изрядно устать от писанины.

Женщине

по фамилии Кастон, поселившейся в этом доме без мужа, отца или брата. На одиноких представительниц нашего рода наложено проклятие.

Сей дом безопасен для вас в любую пору, кроме пяти дней до сочельника. Пожелаете узнать больше — прочтите следующую страницу, текст, который я выписала из «Легенд о старых домах» Деруэнта [40] . Эта книга есть в моей библиотеке. Будьте настороже, и ничего плохого не случится. Проклятие однозначное, и если понадобится, его легко обойти. Ослушаетесь моего совета — умрете на Рождество в этом доме.

40

Конвей Деруэнт — псевдоним английского писателя-путешественника Генри Инглиса.

Я поднес к глазам второй лист. Холмс все это время молча глядел в окно. Мисс Кастон тоже не проронила ни слова, но смотрела теперь лишь на Холмса, как на свою последнюю надежду.

— Ватсон, не сочтите за труд, прочитайте легенду вслух, — попросил Холмс.

Я выполнил его просьбу:

В году 1407 рыцарь Хью де Кастон наложил проклятие на старое поместье в Крауби, близ Чизлхерста.

Известный женоненавистник, сэр Хью провозгласил, что любая женщина из рода Кастонов, которая поселится на территории поместья без надзора мужа, брата или отца, на Святки внезапно умрет. Следует отметить, что именно на Святки жена и сестра сэра Хью замыслили его отравить, но не сумели и были им собственноручно казнены. Тем не менее о проклятии не вспоминали до конца семнадцатого века, когда госпожа Ханна Кастон, овдовевшая восемью месяцами ранее, в сочельник устроила в доме скромное торжество, подавилась куриной костью и умерла. Любопытный и вызывающий недоумение факт: на территории поместья видели белую лису, которая бесследно исчезла после похорон госпожи Кастон. Белая лиса, символ сэра Хью Кастона, изображена на его гербе.

Я прервался и взглянул на мисс Кастон. Теперь она пристально смотрела на пламя в камине и казалась спокойной, как мраморное изваяние. Но мне пришло в голову, что это маска, под которой смелая женщина прячет волнение.

— Ватсон, почему вы остановились? — спросил Холмс, и я продолжил чтение:

И снова проклятие долго не проявлялось, вероятно, потому что в поместье жили лишь замужние дамы, сестры с братьями, дочери с отцами. Однако в 1794 году, во время великой и ужасной Французской революции, в доме поселилась французская наследница рода Кастонов, мужа которой казнили на гильотине. За три ночи до сочельника дама, очарованная белой лисицей, пробежавшей по террасе, вышла на крыльцо и, потеряв равновесие на обледенелых ступеньках, упала и сломала шею. В нашем столетии на территории поместья лишь одна женщина из рода Кастонов умерла насильственной смертью: Мария Кастон, похоронившая отца, поселилась в Крауби, но за день до сочельника ее застрелил, предположительно, отвергнутый любовник, хотя под суд его так и не отдали.

Бытует мнение, что проклятие, известное как «бич Кастонов», действует лишь до полуночи сочельника, потому что святость Рождества его снимает.

Я отложил листок. Холмс резко обернулся:

— Скажите, мисс Кастон, вы очень суеверны?

— Нет, мистер Холмс, как раз наоборот, слепо на веру ничего не принимаю. При других обстоятельствах я сочла бы все это чепухой.

— Но?

— Дама, которую я называю тетей, умерла в сочельник, около одиннадцати вечера. Ей пришлось нарушить собственную традицию. Как правило, за десять дней до Рождества она уезжала к друзьям в Лондон, а возвращалась через три дня после Стефанова дня. В этом году она заболела накануне отъезда и осталась дома. Все это, как вы понимаете, я услышала, когда прочла документы из коробки и опросила слуг.