Невеста „1-го Апреля“

Шантеплёр Гюи

— Мисс Северн напишет мне по прибытии на место?

— Да, сударыня.

— Но вы уверены, что она вам не сказала, почему ее вызвали в Париж или по крайней мере, имя особы, вызвавшей ее?

— Мисс Северн сказала мне только: „очень старый друг“.

— Это м-ль Жемье! Это похоже на Сюзанну! — заключила Колетта.

Затем, оставшись одна с Низеттой, она небрежно села в уголок маленькой гостиной, где она имела обыкновение садиться в часы, свободные от светской суеты… И там она вздохнула, с потухшим взглядом, печально сложив губы.

Уже давно, гораздо

раньше Мишеля, с более равнодушной покорностью она примирилась со странностями Сюзанны. Даже в эту минуту она не была обеспокоена, она едва была удивлена, но она признавалась себе, что ей была неприятна, немного раздражала ее, эта новая выходка ее кузины. Кастельфлор без Роберта, без Мишеля, без Сюзанны терял свою прелесть. Колетта сердилась на м-ль Жемье, отнявшую у нее ее Занночку… И во имя какой прихоти, один Бог ведает! Она сердилась на Сюзанну, уехавшую, не спросив ни у кого совета, по зову, достаточно странному, помешанной старухи! Она сердилась на самое себя, чувствуя себя такой вялой, такой праздной, такой бестолковой в своем одиночестве.

Г-жа Фовель снова вздохнула, и этот раз вздох ее походил на зевок. Низетта ворчала, она хотела играть со „взрослой“. Присутствующая „взрослая“ ответила довольно резко. Короткий ответ и, еще более, сухой тон ответа казались такими необычными в этих всегда улыбающихся устах, что девчурка не настаивала. Приняв вид оскорбленного достоинства, она подошла посмотреть в окно.

Колетта оставалась на диване, нетерпеливо постукивая своими светлыми туфельками о серый с разбросанными по нему розовыми маками ковер, и уже у нее явилось раскаяние, что она „грубо“ поступила с Низеттой. Однако, маленькая Низетта не была злопамятна. Вскоре она перестала дуться, сильно заинтересованная тем, что она видела в окно.

Со стремительным движением она захлопала ручками и повернулась к матери:

— Вот Тонти! Тонти идет!

Г-жа Фовель пожала плечами.

— Да нет же, глупенькая, это не Тонти… Он в Париже, Тонти.

— Это Тонти! — утверждала Низетта, принимая обиженный вид, он поднимается по аллее с господином, которого я знаю.

Заинтригованная этот раз Колетта поднялась. Это действительно был Мишель. Несколько мгновений спустя он входил в гостиную в сопровождении Альберта Дарана.

— Разве Роберт не вернулся с тобой? — спросила г-жа Фовель с некоторым беспокойством, идя навстречу брату.

— Роберт вернется только дня через два-три. У него оказалось более дел, чем он предполагал, — ответил Тремор.

Успокоенная и уже восхищенная этим развлечением, появившимся в самый разгар кризиса убийственной скуки, она протянула руку Дарану, усадила его и тотчас же закидала массой вопросов, на которые не успевала получать ответы. Мишель сел и читал также очень молчаливо.

Горничная увела Низетту не без слез и сопротивления, но, вопреки своему обыкновению, молодой человек не обратил никакого внимания на шумное недовольство своей маленькой племянницы. Один момент он оставил разговаривать свою сестру и Дарана, затем живо, с волнением, которое выдавало легкое дрожание губ, он спросил:

— Сюзанна знает, что

я здесь?

— Сюзанна? — сказала Колетта, возвращаясь к своей неприятной заботе; — ах! поговорим — ка о Сюзанне! Она в Париже, мой дорогой!

— Как в Париже? — повторил почти гневно Мишель.

— Да, в Париже! Она совсем сумасшедшая, — подтвердила Колетта.

И смеясь, она передавала и пространно объясняла слова Сюзанны. Мишель слушал со складкой посредине лба и с физиономией человека, ничего не понимающего.

— Она уехала в то время, как ты была в Прекруа, не дождавшись тебя, не написав ни слова?

— Я предполагаю, что она не имела времени написать мне, спеша на поезд, но, право, мне кажется, м-ль Жемье могла потерпеть до завтра.

Сначала Мишель ничего не ответил; затем, резко схватив сестру за руку он вдруг воскликнул изменившимся голосом:

— Колетта, вы ничего не знали? Ни она, ни ты, не правда ли? Она, в особенности, она ничего не знала?..

Полнейшее недоумение отразилось на лице г-жи Фовель.

— Но что случилось? — спросила она, задыхаясь.

Мишель вздохнул с большим трудом, сжимая рукою горевший лоб.

— Моя дорогая крошка, несчастье не ждет. Столичный Учетный банк лопнул, а так как все мое состояние или почти все…

С криком бросилась Колетта в объятия своего брата:

— О! мой дорогой, бедный братец!

Мишель обнимал ее, не говоря ни слова, облегченный тем, что нашел по крайней мере ее верной, любящей и такой взволнованной, такой потрясенной его горем.

Он поцеловал ее несколько раз с большой нежностью, затем, прижавшись щекой ко лбу Колетты, он прошептал:

— Ты не подозреваешь, что она это знает, скажи? Никто не мог ей это сказать?.. Не из-за этого она уехала?

Колетта привскочила.

— Сюзанна? но, мой бедный Мишель, ты бредишь. Как могла она узнать то, чего я не знала сама?

— Бетюны?..

— Бетюны, наверно нет. Прежде всего, Бетюн в отсутствии, а Май никогда ничего не знает. Затем Сюзи не видела никого из них ни вчера, ни сегодня.

— А газеты? Ты прекрасно понимаешь, что это катастрофа и для многих, кроме меня. Вчерашние вечерние газеты были полны этим.

— Ба! знала ли даже Сюзанна, что твои деньги лежали в Столичном Учетном банке… а что касается газет, мы их не читали… Она также, уверяю тебя… Я с ней рассталась только сегодня, чтобы отправиться в Прекруа и… смотри, — сказала Колетта, которой бросилась в глаза на маленьком столике между книгами и романами груда газет еще в бандеролях, — вот газеты!

— И затем, — возразил Мишель, — если бы она даже узнала что-нибудь, она бы не уехала… Она бы дождалась меня… ты тоже так думаешь, неправда ли?

— Конечно, она дождалась бы тебя… Если только она не уехала, чтобы встретиться с тобой.

Молодой человек покачал головой, и взгляд его выражал недоверие к судьбе.

— О, нет! — сказал он.

Колетта раздумывала.

— Ты права; если бы у нее было малейшее подозрение о том, что случилось, она считала бы нужным повидать меня, поговорить со мной; нет, она ничего не знала.