Невеста была в черном
Шрифт:
Мириэм, купаясь в лучах зеленовато-желтого солнца, явно довольная собой, только что не извивалась в экстазе вокруг швабры.
— Вы знаете, — доверительно произнесла леди с очаровательной интимностью манер, возможной между женщинами, — я всегда считала, что можно очень много узнать о человеке, просто заглянув в комнату, в которой он живет.
— Что да, то да, тут вы попали в самую точку, — горячо согласилась Мириэм.
— Взять хотя бы вот эту — раз уж вы все равно здесь убираете, а мне случилось проходить мимо. Так вот, я ничегошеньки
— Мист' Митчелле? — подсказала Мириэм, уже совершенно очарованная. Подбородок ее опустился на круглый набалдашник ручки швабры.
Леди сделала небрежный жест рукой:
— Митчелл, или какая там у него фамилия, — я его не знаю и никогда не видела. Но позвольте только сказать вам, о чем говорит мне его комната, а если я ошибусь, вы меня поправите.
Мириэм смущенно поежилась в предвкушении грядущего восхищения.
— Валяйте, — подбодрила она леди.
Это было так восхитительно — словно гадалка читает по твоей руке, причем бесплатно.
— Он не слишком аккуратен. Вон галстук, накрученный на светильник…
— Он лодырь, — сварливо подтвердила Мириэм.
— Не слишком богат. Но об этом, разумеется, свидетельствует уже сама гостиница — слишком дешевая…
— Восемь лет подряд он опаздывает с квартплатой на полтора месяца! — разгласила мрачную тайну Мириэм.
Леди помолчала — не как человек, который хочет смошенничать, но как человек, который взвешивает свои слова, прежде чем взять на себя какие-то обязательства.
— Он не работает, — заключила она наконец. — Вон у умывальника утренняя газета. Он, очевидно, встает около полудня и немного читает, прежде чем уйти на весь день…
Мириэм кивнула, зачарованная, не в состоянии оторвать глаз от этого образчика рассудительности и грации. Выхвати сейчас кто-нибудь из-под нее швабру, она даже не заметила бы этого и так, наверное, и осталась бы стоять в согбенном положении.
— А уж ленив-то, ленив, правда ваша. Живет вроде как на пенсию, получает каждый месяц, а за что, даже не знаю. — Мириэм почтительно покачала головой. — Здорово, в самую точку!
— Он одинок, друзей у него немного. — Взгляд женщины скользнул вверх по стене. — Все эти фотографии вон там — они ведь признак одиночества, а не того, что он душа общества. Будь у него много друзей, когда бы ему было возиться с фотографиями.
Мириэм сроду не думала об этом в подобном свете. По сути, если эти фотографии вообще что-то для нее и значили — а она уже давно потеряла к ним всякий интерес, — так лишь как свидетельство некоей низости их владельца, его тайных пороков. Еще в самом начале их знакомства, уже очень давно, Мириэм даже пару раз выразила по этому поводу свое мнение вслух. И звучало оно так: «Старый грязный козел!»
— Даже, — продолжала меж тем леди, — если он и впрямь знал всех этих девушек близко — чего, вероятно, не было, — то это были кратковременные и не столь уж частые знакомства. Вон у той — буфы в волосах за
Мириэм повернула голову и посмотрела на стену у себя за спиной: закругленный набалдашник швабры оказался теперь под одним ее ухом. Она даже почесала им себе голову, не изменив положения тела, лишь покачивая швабру взад и вперед.
— Он так и не нашел девушки, которую ищет: если бы нашел, фотографий здесь бы не было. Если бы нашел, их бы не было ни одной. Но они… — Женщина в задумчивости постучала себя пальчиком по нижним зубам. — Если все эти портреты соединить в один общий, то можно увидеть, что же он ищет.
— Во дает! — подивилась Мириэм, которая, очевидно, понятия не имела, что «девятнадцатый» вообще что-то ищет. А если и ищет, то уж нечто такое, о чем нельзя говорить в приличном обществе.
— Он ищет чудо. Иллюзию. Тип девушки, которой на этом свете просто не сыскать. Который просто не существует вне пределов его воображения. Не увязшее корнями в грешной земле создание, а нечто парящее над мелочными мирскими буднями, не в силах найти с ними точек соприкосновения. Одалиску. Мату Хари.
— Кого-кого? — настороженно переспросила Мириэм, резко повернув голову.
— Да вы только посмотрите на них. Ни одна не выглядит так, какая она на самом деле — или, скорее, какой была. Закутавшиеся в тюль, в ореоле фотографической дымки, они либо поглядывают поверх кружевного веера, либо кокетничают с отражением камеры в зеркале, либо покусывают лепестки розы… — Она улыбнулась какой-то сочувственной улыбкой. — Человек и его мечты.
— Навряд ли у него когда-нибудь появится такая, о какой он мечтает, — предположила Мириэм.
— Как знать. — Леди в дверях улыбнулась. — Как знать.
Затем она почтительно обратилась к Мириэм, очаровательно повернув головку:
— Скажите честно, я ведь много угадала верно и не очень-то ошиблась?
— Истинная правда, всю дорогу, — решительно поддержала ее Мириэм.
— Вот видите? Это я и имела в виду. Как много может рассказать комната о человеке, живущем в ней.
— Ну а как же! Так оно и есть!
— Ну, не буду вас больше отрывать от работы.
Она по-приятельски помахала Мириэм ручкой, тепло улыбнулась на прощанье и ушла.
Дверной проем опустел. Мириэм с сожалением вздохнула. Прислонив швабру к стене, подошла к двери, постояла, глядя, как девушка сворачивает за угол. Опустел и коридор.
Мириэм снова вздохнула — безутешней прежнего. До чего ж приятная беседа! Какая жалость, что закончилась она так быстро! Ну хотя б еще чуток! Чтоб хватило, скажем, пока Мириэм не уберет еще в одном номере.
Невидимая за поворотом, легонько защелкнулась дверь лифта, и леди ушла — теперь уже навсегда. Мириэм неохотно вернулась в комнату доделывать работу.