Невеста была в черном
Шрифт:
Он сделал шаг назад, в десятый, наверное, раз оглядывая комнату. От всех этих девичьих фотографий, которые он снял, на стене остались пожелтевшие пятна — сколько же они там провисели? Зачем ему нужны все эти притворщицы теперь, когда наконец найдено настоящее? Он раздобыл высокую ширму и отгородил ею кровать. Больше ничего особенного с комнатой не сделаешь: как была обшарпанной клетушкой за восемь долларов в неделю, так и осталась.
Он нервно потер руки. В который раз бросил взгляд в зеркало: как смотрится новый галстук.
Зазвонил телефон,
— Как твой грипп-то? Я весь день о тебе тревожилась, Митч. Слышь, я прихватила в ресторане куриного бульончику, который идет у нас с комплексным спецобедом за доллар. Принесу его тебе. Когда человек слег, лучше ничего не сыскать…
Он чуть не затрясся от злости. Боже, ну почему именно сегодня! Из всех-то вечеров!
— Я думал, — неприветливо пробурчал он, — в среду ты в вечерней смене.
— Да я тут с одной поменялась. Сбегаю, думаю, к моему дорогулечке, покормлю его.
— Нет, как-нибудь в другой раз, сегодня я тебя принять не могу.
Она с готовностью зашмыгала носом:
— Ну что ж! Ты еще об этом пожалеешь!
Он равнодушно положил трубку, и тут раздался легкий деликатный стук в дверь. Такой долгожданный.
Он распахнул дверь. Вошла она… Романтика. Именно так, грезилось ему в течение многих лет, она и явится когда-нибудь. И та же самая знакомая бархатная пелерина, в которой она была в театре.
Что сказать, как повести себя? Никогда прежде ему еще не приходилось оставаться наедине с Идеалом.
— Вы… отыскали эту лестницу? Я… Может, мне следовало бы спуститься и встретить вас на углу?
Митчелл включил радио, но передавали спортивные новости, поэтому он тут же его выключил.
Из-под складок пелерины она извлекла бутылку. Причем сумела сделать это так, что само это деяние, которое показалось бы невыразимо дешевым и пошлым, соверши его кто-нибудь вроде Мейбелл, предстало сейчас в интригующем милом свете.
— Это для нас, — улыбнулась она. — Арак. [2] Пусть это будет моим вкладом в этот вечер.
Фольга на бутылке очень плотно обвивала горлышко, а пробку ему пришлось вытаскивать штопором.
Напиток оказался терпко-крепким, но помогал смотреть на мир будто сквозь розовые очки, да и беседовать стало гораздо легче, можно говорить все, что приходило в голову.
— Вы именно такая… Такая… какой мне всегда представлялись. Выходит, вы — чуть ли не плод моего воображения.
2
Арак — крепкий спиртной напиток (род водки), изготовляемый в Южной Азии из риса или сока пальмы.
— По-настоящему умная женщина, подобно хамелеону, меняет окраску в соответствии с идеальным представлением о ней мужчины. Ее задача в том и состоит,
Уставившись на нее во все глаза, он чуть не выронил свой стакан:
— Откуда… откуда вы узнали, что на стене висели фотографии? Вы что, уже бывали в этой комнате?
Она пригубила напиток, слегка откашлялась.
— Нет, — сказала она. — Но ведь, судя по пятнам, легко понять, что там висели фотографии. А любой, кто делает это, — романтик и идеализирует женщин.
— О-о, — понимающе протянул он и снова поднял стакан. Его восприятие уже несколько притупилось. Он был слишком счастлив, чтобы придираться. — Странно…
— Что именно?
— Уже одним своим присутствием вы превращаете эту жалкую, убогую комнату в нечто… пленительное… волшебное… Благодаря вам я кажусь себе на двадцать лет моложе и чувствую… как я, бывало, себя чувствовал, когда на побывке прогуливался в стальном солдатском шлеме по бульварам и был уверен, что за любым углом найду…
— Что?
— Не знаю… ну, что-то удивительное. Хотя я ничего и не находил, это не имело значения, потому что впереди меня всегда ждал новый поворот. Само чувство — вот что было важно. Даже собственные шаги были исполнены музыки. Мне всегда хотелось вернуть это ощущение… но с тех пор так ни разу и не удалось испытать его… Это, должно быть, магия.
— Черная или белая?
Он рассеянно улыбнулся. Намека он, очевидно, не понял.
— Ну, мне пора. — Она встала, подошла к комоду. — Выпьем еще, на прощанье. По-моему, тут как раз осталось на один тост.
Она подняла бутылку и посмотрела на свет. Затем наполнила оба стакана и оставила их на минутку на крышке комода, которая служила подсобным столом, на приличном расстоянии друг от друга.
— Надо привести себя в порядок — прежде чем вы посмотрите на меня в последний раз. — Она улыбнулась, глянув через плечо.
В руке у нее щелкнула, открывшись, миниатюрная металлическая пудреница. Гостья наклонилась над крышкой комода к зеркалу. Сделала несколько торопливых движений, которые скорее свидетельствовали о намерении, нежели о действии, поскольку лица пудра не достигала. Получалось, что она пудрит воздух.
А он сидел, улыбаясь ей в блаженной доброжелательности.
Нос ее ничуть не стал белее — но ведь, вероятно, в том-то и состоит искусство его напудривания, чтобы не было заметно. Два-три белых зернышка упали на крышку комода темного дерева. Она наклонилась к ним — воплощенная аккуратность — и сдула их в небытие.
Затем подхватила стаканы и вернулась к нему.
Митчелл глядел на нее чуть ли не с собачьей преданностью:
— Не могу поверить… это действительно происходит, происходит со мной. Вы — действительно здесь. Вот так склоняетесь надо мной, протягивая мне стакан. Ваше дыхание горит у меня на виске. А воздух наполнен какой-то свежестью, будто в комнате благоухает один-единственный, но очень душистый цветок…