Невеста для демона страсти
Шрифт:
— Прости, Роззи, — шепнули мне губы, казавшиеся в сумраке кроваво-красными. И сомкнулись с моими — жестко, требовательно, сминая сопротивление и буквально выпивая дыхание.
Голова закружилась, но не от удовольствия от его сказочных колдовских ласк. От нехватки воздуха, от накатившей внезапно слабости, от ужаса. Если бы я не сидела, жестко зафиксированная в его объятиях, я бы, наверно, упала, а так — просто обвисла в его руках.
— Нет, так никуда не годится, Роззи, ну что ты? — он оторвался от моих губ, взглянул изучающе в мое безжизненное лицо. — Давно ты стала падать в обморок от моих поцелуев? Это же я, Роззи. Всегда — только я.
— Да… я понимаю… просто… Я не могу! Мне страшно! Я не
— Что ж, — вздыхает мой демон. Не печально, нет. Коварно! С предвкушением! — Я вижу, первый урок не усвоен. Придется нам повторить, — он взмахивает рукой, и в ней оказывается плотная черная лента. — Не люблю повторяться, но ты просто не оставляешь мне выбора.
— Ох, нет…
— Да, Роззи. Ты знаешь, что да, — и лента оказывается у меня на глазах, на мои слабые попытки сопротивляться он просто не обращает внимания. — Ты моя. И ты будешь послушной девочкой. Очень послушной, — рывок, и я падаю на мешки животом, а он заводит руки мне за спину, и в одно мгновение сковывает наручниками. Этот характерный щелчок — едва ли я скоро смогу забыть. — Ну вот, уже значительно лучше, — удовлетворенно замечает этот гад, видимо, вдоволь налюбовавшись на свою работу. — Оковы освобождают, Роззи. От ненужных метаний, сомнений, страхов. От необходимости реагировать «правильно». Вставай, моя радость. Вот так, — он тянет меня на себя, заставляя подняться на ноги и сделать несколько шагов назад. — А теперь наклонись вперед. Сильнее, — и он тянет вверх мои скованные за спиной руки. Я вскрикиваю — это больно, плечи еще от его прошлых забав не отошли — но вынуждена подчиниться. Я склоняюсь все ниже, стремясь уменьшить боль в задираемых вверх руках, пока мое тело не оказывается параллельным полу.
— Я так упаду! — панически восклицаю, ощущая свою полную уязвимость и беспомощность.
— Куда, Роззи? Я уже закрепил веревку за крюк в потолке.
— К-какую веревку?
— Ту, что привязана к наручникам. Ты никуда не упадешь и никуда от меня не денешься. Ты моя. И здесь и сейчас ты отдашь мне то, в чем я остро нуждаюсь.
— Страх и боль?
— Так уж и боль, — смеется чудовище. — Так, небольшой дискомфорт. Страсть его смоет. А страх… Да, я обожаю твой страх. Тем более, что он тебя возбуждает. Особенно в состоянии безысходности, — его руки легли мне на бедра, заставляя сделать еще один маленький шажок назад и ощутить ягодицами его весьма материальную плоть, — когда ты понимаешь, что все будет, Роззи. И тебе никуда не сбежать…
— Ты маньяк!
— Я тоже хочу чувствовать, Роззи. Осязать, обонять, ощущать, — его руки скользнули по моему животу вверх к груди, сжали ее сквозь одежду, заставив меня резко вздохнуть. — И это единственный способ. И согласись — довольно приятный способ.
Он добрался до ворота рубахи и резко дернул, разрывая. Чтобы дальше скользить ладонями уже по обнаженной коже, мучить обнажившуюся грудь, то сжимая, то ласково поглаживая соски. И заставляя меня дышать все чаще, и все реже сдерживать стоны. Тьма, беспомощность, его низкий вибрирующий голос, его уверенные, властные ласки — все это сводило меня с ума, тело отзывалось, тело помнило, оно реагировало на звуки и прикосновения. И разум уже не удерживал картинку монстра, он сдавался, он видел мысленным взором Лиса, герцога, или просто тьму — бархатную, манящую тьму, ласкающую меня тонкой замшей перчаток. Разум уплывал, поглощенный ощущениями — слишком сильными, слишком будоражащими…
А уж когда
И я получила. Он ворвался резко, глубоко, сразу заполняя меня без остатка, заставляя резко вскрикнуть — и самой не разобрать, от удовольствия или боли. И жаждать еще, еще, еще. Каждого нового его толчка, каждого нового мига ощущения этой бесконечной наполненности, этого скольжения, этого полета… Тьма перед моим взором переливалась ярчайшими искрами, искры жгли мне глаза, жги изнутри мое тело, заставляя желать, стремиться, жаждать… И взорваться самой миллионами искр, распасться на крохотные частицы и долго безвольно парить в воздухе, оседая на бренную землю.
Очнулась я, почему то, уже в гостинице, причем совсем не в той, откуда уходила утром. Я лежала на кровати поверх покрывала, полностью одетая, хотя края разорванной рубахи разошлись в стороны, открывая грудь, а на жилетке не хватает пары пуговиц. Комната светла и просторна, окно распахнуто, в него мне виден кусочек леса. Только кусочек, поскольку у окна замер мужчина в щегольском темно-зеленом кафтане с золотым позументом на обшлагах и вороте. Он смотрел в окно, поэтому лица его я видеть не могла, лишь роскошные ярко-рыжие волосы, собранные в благородный аристократический хвост, украшенный бантом из широкой ленты. Мужчина был высок и широкоплеч, куда крупнее того, кого я привыкла именовать Лисом. Интересно, рыжие волосы — это те, которые больше не красные?
— Где мы? — произнесла негромко, приподнимаясь на кровати. Мужчина обернулся. Аристократическая бледность кожи, хищный нос с горбинкой, тонкие, словно едва прочерченные на лице, губы и изумрудная зелень глаз в окружении густых рыжих ресниц. Не красавец, но вот глаза… «Глаз не было, — тут же услужливо подсказала мне память. — Там… у него… тогда… глаз не было. Только тьма». Значит, создал. Что ж, красиво вышло.
— Постоялый двор в паре часов езды от города, — любезно просветил меня рыжеволосый до боли знакомым низким голосом. — Решил не возвращаться, раз уж все так вышло. Ни к прежнему облику, ни к прежним забавам. Да и милый городок как-то слишком резко опостылел… — он вздохнул, демонстрируя досаду, и неожиданно огорошил: — Мы едем на бал.
— Как? — я ушам своим не поверила. — Куда?
— На ежегодный Летний бал, который дает барон Даренгтон в своем имении в Холеншире в честь очередного дня рождения своей любимой дочурки, — любезно просветил меня этот… аристократ до мозга костей, судя по тому полному изящества жесту, которым он захватил, приближаясь ко мне, стул и поставил напротив кровати. Затем его рыжая светлость изволила не менее элегантно на этот стул опуститься и сложить на коленях руки в лайковый перчатках нежно бежевого цвета. В косых лучах заходящего солнца блеснули дорогие «фамильные» перстни.
Я попыталась сесть, почувствовав себя совершенно неловко, лежа в разорванной одежде перед этим щеголем. Но рука, на которую я пыталась опираться, задрожала и подломилась.
Он переместился почти мгновенно, еще прежде, чем я беспомощно опрокинулась на подушки. Пересел на кровать, подхватил меня за спину, не давая упасть.
— Тише, Роззи. Все хорошо, ты просто очень сильно устала. Я много взял, — его рука переместилась мне на грудь, бессовестно охватывая обнаженную плоть и слегка сжимая. — Но, если честно, я хотел бы взять больше, много больше, — его унизанные перстнями пальцы в дорогих, расшитых шелком перчатках, переместились к другой груди, бесстыже высвобождая ее из обрывков одежды. Чуть сжали, приподнимая, огладили, заинтересовались соском…