Невеста для демона страсти
Шрифт:
— Нет!
— А ведь я предупреждал, что так будет, верно? — вырваться не дал, легко удержав мою ногу одной рукой. — И даже рассказывал, что нужно сделать, чтоб этого избежать, — холодный металл охватывает лодыжку, и я вздрагиваю, услышав характерный щелчок. — Выбор твой.
Судорожно выдыхаю сквозь стиснутые зубы, пытаясь успокоиться и не поддаться панике. Ничего. Ничего он мне не сделает, он же обещал. Обещал не делать мне больно. Ну, потрогает везде, а это стыдно, конечно, но ведь он мой муж. А жена принадлежит мужу и должна… Даже если достался такой, и говорит… В храме нас венчали…
— Расслабь ножку, Роуз, я натяну цепь… Расслабь, я ведь все равно натяну… Вот так, чуть
Деус! Деус, за что? Теперь моя стопа где-то на уровне его головы, коленка смотрит вверх и вправо, раскрывая меня самым постыдным образом, я сижу на самом краешке скамьи, едва удерживаясь на нем из-за тряски кареты, а этот гад уже берется за вторую ножку! И что, что я должна делать? Биться в истерике, призывая на его голову проклятия? И оно поможет? Да этот гад, который точно мне не муж (муж бы не стал так позорить собственную супругу) лишь посмеется своим тихим, завораживающим смехом и придумает что-нибудь еще ужаснее. В наказание, да. Он придумает мне очередное извращенное наказание!
— Вот так, моя девочка, — удовлетворенно заявил мой мучитель, когда и вторая моя нога беспомощно повисла на цепи. — А теперь можно подумать и о лишних деталях туалета. От чего бы нам избавиться, как полагаешь?
— От вас? — наверное, это со страху я заявила ему такое. — Скажите, если я избавлюсь от вас, я получу большое наследство? Как-то не хотелось бы обратно к папеньке.
Смеется. Ну конечно, я его смешу — беспомощная, связанная, бесстыже раскрытая его взорам.
— За наследством — это не ко мне, Роуз. Это к герцогу Александру Теодору. Вот только ты аккуратней его убивай, ладно? Он большой человек, расследование начнется…
— Так может, вы мне и способ подскажете? Аккуратный?
— Деус! — он, смеясь, целует мне ножку чуть выше коленки. — Какого монстра я разбудил в этой милой девочке, — еще один поцелуй немного выше предыдущего. — И не жаль тебе герцога, Роуз? — вновь поцелуй, обжигающий жаром внутреннюю сторону бедра. — Он же тебе совсем ничего не сделал, — его губы добрались до границы чулочка и коснулись моей обнаженной кожи. Слишком высоко. Опасно. Жарко.
— Он венчался со мной, — запрокинув голову и пытаясь сдерживать дыхание, вновь становящееся слишком глубоким, выдыхаю в ответ, — в вашем лице. Или вы — в его.
Он, меж тем, не отвлекаясь на выслушивание моих суждений, покрывает поцелуями мою вторую ножку. И его руки не отстают от губ — ласкают, гладят, вызывая дрожь в теле и путаницу в мыслях.
— Благодаря ему я сейчас здесь, — упрямо пытаюсь я продолжать, не поддаваясь эмоциям. — И все, что вы делаете сейчас со мной, — тоже благодаря ему.
— И вот это? — он целует на самой границе трусиков. — И вот так? — повторяет он поцелуй на другой ножке, но все в такой же опасной близости от самого сокровенного. — И за этот жест ты тоже поблагодаришь его? — его пальцы неожиданно проходятся по ткани. По тонкой полоске ткани, расположившейся у меня между ног.
— Прокляну, — испуганно выдыхаю я. Касаться меня здесь — это… Это слишком! Слишком смущает… и пугает… и будоражит… Деус, я даже не думала, что это место настолько чувствительно!
— Герцога? — его пальцы снова скользят там, неспешно, уверенно, обводя контуры и рисуя замысловатые узоры. — Прокляни, Роуз, прокляни, я не против. Ах, он поганец! — его ладонь охватывает всю промежность, пальцы чуть надавливают, исторгая из моего горла толи всхлип, толи стон.
Я чувствую скольжение грубой ткани внутренними сторонами разведенных бедер — это он приподнимается выше, чтоб опалить мне губы очередным поцелуем — медленным, чувственным. Одной рукой он придерживает меня за затылок, чтоб непрестанное раскачивание кареты не заставило
Я не сдерживаю очередного всхлипа, и его язык проникает мне в рот — так резко, что это напоминает стремительное нападение змеи. Тут же исчезает — и снова стремительный выпад, и еще, а после — просто головокружительные скольжения, к которым я пытаюсь приноровиться, поймать его, сжать, ощутить хоть что-то во всей полноте. А он ускользает. Он вроде здесь, но опять ускользает. И даже губы его отрываются от моих, и я тянусь за ними, не желая отпускать, стремясь только к одному — продолжить.
— Горячая у меня девочка, — хрипло шепчет он, позволяя мне коротко коснуться его губами, и вновь отстраняясь. — Ты ведь знаешь, что я сделаю с тобой, да, Роззи? — его пальцы, кружащие по моей промежности так конкретны, что просто не возникает сомнений, о чем он.
— Нет, — выдыхаю испуганно. Или все-таки предвкушающе? Потому что я знаю, знаю… Ну, примерно. Мне в общих чертах рассказывали. Только это надо делать ночью, на супружеском ложе, на котором потом рожать, а здесь, так… — Вы же не станете… Вы же не будете это сейчас…
— Нет, моя птичка, — легко соглашается он, — конечно же нет… Сначала я сниму с тебя трусики, — добавляет, выдержав паузу, достойную лучших актеров королевского театра. — Я ведь предупреждал мою девочку, верно? Лишние аксессуары в этом наряде только помеха. Перегружают ансамбль. Портят общую идеальную картину, — его руки скользят мне на ягодицы, захватывают тонкую ткань и резко дергают в тот момент, когда раскачивающаяся на ухабах карета заставляет меня очередной раз чуть подпрыгнуть.
Я успеваю только вскрикнуть, а трусики уже на бедрах. Треск разрываемой ткани — и они спадают с меня, скользнув прощальной лаской по ногам.
Я не просто замираю — я даже дыхание задерживаю от ужаса. Тонкая ткань была, конечно, слабой защитой, но хотя бы от его взоров она меня защищала. А теперь я, полуопрокинутая на сиденье, с ногами, широко разведенными и задранными выше головы, раскрыта полностью, а он смотрит. Смотрит. Да, едва ли он отвернулся.
— Прекрасная белая роза, — негромко произносит мой мучитель после паузы, показавшейся мне вечностью. И я не сразу понимаю, о чем он. — Тысяча и один лепесток, что создали твои юбки вокруг маленькой заветной сердцевинки, — поясняет он тоном, в котором сквозит любование. — И сама сердцевинка, состоящая из таких нежных, таких желанных лепестков.
— Вы извращенец, вам говорили? — хрипло выдавливаю, осознав, на что он так поэтично любуется.
— Да, часто, — спокойно соглашается этот тип. — Просто в наш век разучились ценить первозданную красоту… Как думаешь, Роуз, тебе будет приятно, если я поцелую тебя туда?
— Нет! — я думала, он просто не сможет смутить меня еще больше. — Что вы? Это же…
— Это приятно, Роззи. Это просто очень приятно.
И он в самом деле поцеловал. И, не отстраняясь, начал ласкать — языком, губами. Меня бросило в жар, удовольствие тягучими волнами расходилось от той точки, что он так умело будоражил своими безумными прикосновениями. Бесконечная тьма перед глазами кружила вихрями бездонного космоса, и яркие, нереальные звезды вспыхивали то и дело — не то перед моим незрячим взором, не то в глубинах моего тела. Они жгли меня, распаляя все сильнее, порождая жажду большего, поднимая все выше к неизведанным, недостижимым прежде вершинам. И я хотела туда, я рвалась — все выше, выше…