Невеста для варвара

Алексеев Сергей Трофимович

Должно быть, видя скорую гибель судна, засада не стерпела, выплыла из кустов на луговину, замахала крючьями и ружьями, торжествуя победу, но, позрев, что нет на реке более затора, сначала пришла в замешательство, после чего гребцы забили веслами назад, в укрытие, да поздно было. Стремительный ток воды уже подхватил лодки и понес сначала к середине речного русла, словно с горки, а затем вслед уплывающему льду. Иные легкие долбленки проплывали мимо коча, и вооруженные люди в них уже не радовались и даже не грозились, но махали руками, и лишь в трубу было видно, что

они молятся.

Неведомо, кому уж удалось спастись в этой стихии, но когда судно проходило место затора, на загроможденных еще льдом берегах чернели некие пятна, напоминающие выброшенных из пучины людей.

Поздним вечером, когда коч бросил якорь на ночевку уже далеко за устьем Юга, Ивашка наконец-то уразумел, что произошло нечто, не сотворенное разумом либо волей человеческой, и явление сие иначе как чудом назвать неможно. Отягощенный сей мыслью, он в чум к Тренке вошел, а тот спит себе, укрывшись овчиной, как будто ничего не случилось.

С рассветом капитан побудку сыграл и велел уж якорь поднимать — вода была чистая, лед за ночь далеко унесло, — но тут югагир появился и говорит:

— Якорь подними да к берегу причаль.

— На что?

— Сволочей примем. Вон на том берегу ждут.

— Ты говорил, на Юге гребцов возьмем.

— Они же и гребцы, и сволочи…

Сволочами здесь назывались ватаги вольных людей, промышлявших на волоках тем, что перетаскивали из реки в реку купеческие суда и товар.

Матросы возликовали — кончились муки. Подчалили к крутояру, а там среди сосен стоят двенадцать молодых мужиков, и все чем-то друг на друга похожие — хоть ростом невелики, но бородатые, рукастые, плечистые, словно для гребли только и приспособлены.

— Нас Вешка прислал, — говорят. — На подряддо уральского волока.

— Кто артельный?

— Я, — выступил один, приземистый, долгорукий, голова в плечи вросла. — Мартемьян именем.

— Ну добро, поднимайтесь на судно.

При них же два телка и четыре вязанки сена — основательными оказались сволочи, со своим харчем пришли. Поднялись они по сходням на борт, старомодно поклонились, скотину в загородку на корме поставили, котомки свои сняли и молча в тот час за весла, сидят в ожидании команды.

Следовало бы переписать их по именам и прозвищам, порядок установить да по оплате сторговаться, однако Мартемьян сказал будто между прочим:

— По берегу стража рыщет, с ружьями.

— Отваливай, — велел капитан и встал за кормило. Гребцы сходни убрали, оттолкнулись от берега, веслами вырулили на стремнину и тут уж наддали, показывая удаль.

— Кукух кукушку — греб! — стал приговаривать Мартемьян. — Кукух кукушку — греб!..

И тут в самом деле на крутояр выбежали двое, один другому ружье на плечо положил, прицелился и выстрелил. Дымный след выметнулся из сосен, и тяжелая пуля сажени только до борта не достала. Офицеры всполошились, один вскинул английскую винтовку, но Ивашка запретил отвечать огнем, ибо это было бы растолковано императрицей как доказательство прямой его измены. Второй выстрел с берега и вовсе был впустую, ибо коч с каждым взмахом весел

набирал ход и удалялся. Однако за поворотом, когда судно стало прижимать течением к левому берегу, из затопленных кустов ударил залп — должно, не всех поглотила пучина прорванного затора, многие спаслись и устроили засады. Наверняка стреляли из вертких долбленок, ибо пули ушли выше голов, и всего две застряли в бортах, не причинив вреда.

— Кукух кукушку — греб! — невозмутимо заводил Мартемьян гребцов, увеличивая частоту взмахов весел.

Лишь сейчас капитан отметил, что, неприглядная с виду, эта посудина с добрыми гребцами способна ходить с изрядной скоростью и хорошо слушается кормила. После восхода солнца напряженное ожидание опасности несколько спало, ибо Сухона после впадения Юга все сильнее раздавалась вширь, тем паче Ивашка держал коч строго по середине реки. Через подзорную трубу было заметно некое мельтешение отдельных людей на берегах, но более уже не стреляли, а посему он позволил Пелагее с Варварой выйти на свежий воздух.

Девицы развлекались, как могли: покормили с руки и погладили телков в загородке, с некоторым испуганным интересом поглядели на гребцов-сволочей, затем на кашевара из нижних чинов, который управлялся возле корабельной чугунной печи, после чего удалились в трум. Однако служанка вскоре вернулась и, послушав приговорку загребающего Вешки, неожиданно спросила:

— Для чего сей мужик одно и то же тараторит? Видно, ей хотелось разговор завести.

— Чтоб гребцы с такту не сбивались, — нехотя объяснил Ивашка.

Она взглянула с насмешливым любопытством:

— А чего кукух с кукушкою делал?

— Греб…

— Нет, Иван Арсентьевич, вовсе и не греб. Послушай-ка, что он говорит, мужик-от?

Он прислушался и в самом деле уловил хитрость: в сей скороговорке Мартемьян для быстроты куковать начинал, а в последнем слове опускал два первых звука и получалось весьма непристойно.

— Ты и уши развесила! — застрожился Иван на Пелагею. — Ступай в трум! Не след оставлять княжну в одиночестве.

Служанка хоть и послушалась, однако многозначительно улыбнулась напоследок и прошептала:

— Какой охальник сей кукух!

А Головин Мартемьяна рукой к себе подманил и спрашивает:

— Ты почто срамную приговорку завел? Тот стоит, вроде бы виноватый, но глаза хитрющие и в бороде насмешку прячет.

— Свычно нам, еще деды наши эдак приговаривали…

— Девица у нас на коче, княжеского роду. Сквернословить более не смей! Иную присказку знаешь?

— Бесчисленное множество!

— Выбери самую пристойную.

Мартемьян сел за гребь, ловко вписал ее в строку других весел и стал приговаривать:

— Отруби лихую — руку!

Капитан прислушался, ужаснулся и сказал с оглядкой:

— Ты что там завел, олух? Я сказал, пристойную!

— А у нас все приговорки такие! Надобно, чтоб не пристойно, а стройно было и весело. Иначе гребцы сбиваются, весла ломают и устают скоро.

— Иную приговаривай! Артельный шапку на глаза и завел:

— Ну попала езда на — пяло!