Невеста для виконта
Шрифт:
Днем, зная, что отец Реми в отъезде (он снова попросил у отца лошадь и отправился в город по каким-то своим делам), я пришла в капеллу и долго молилась, стоя на коленях на каменном выщербленном полу, не подложив подушки. Я спрашивала Бога, чего Он хочет от меня, зачем позволил мне увидеть другого мужчину, кроме виконта де Мальмера, и как мне быть теперь. Что это – усмешка Господня? Вот, осталось три недели до того момента, как я пойду под венец. Три недели, и все закончится. Я больше никогда не увижу отца Реми, так как намерена прервать связь с родным домом навсегда, он больше не станет петь мне в уши нравоучения, плести вокруг меня свои непонятные сети. Святости нет места там, куда я отправлюсь.
И
Бог промолчал, предоставив мне право разбираться самой. Впрочем, так я и думала.
Я стала избегать отца Реми.
Мы встречались теперь только за общим столом. Иногда я ловила на себе взгляд священника, однако не отвечала ему, не стремилась затеять разговор. Отец Реми не звал меня к исповеди – что-то треснуло тогда между нами, после дуэли. Как будто он желал услышать от меня другие слова, а узнал лишь те, что я могла произнести, – и это ему не понравилось. Он вообще был задумчив, часто уезжал и отказывался сидеть с нами в гостиной вечерами. Только один раз согласился, когда мачеха позвала трех своих подруг, стареющих прелестниц с густо накрашенными ртами, и меня кликнула, ожидая, что я откажусь. Однако мне стало невыносимо сидеть одной в комнате вечерами, нараставшее напряжение и страх заставляли меня метаться из угла в угол, в присутствии чужих людей я хотя бы сдерживала свои порывы. А посреди неторопливой беседы о мартовском Балете Дроздования заглянул зачем-то отец Реми, и дамы уговорили его остаться.
Мы сидели кружком у камина, в руках вспыхивали иголки – не стоит тратить время лишь на праздные разговоры, когда можно одновременно вышивать или цветы, или пастораль, или же веселых пастухов. Я занималась узорами на крыльях диковинной птицы, звучащие вокруг слова вплетались в стежки – я словно записывала разговор разноцветными нитками. И позже смогу вспомнить: вот, когда я вышивала эти перья, отец Реми рассказывал о Провансе.
Он говорил неторопливо, как всегда. Привычно лежали в его пальцах янтарные четки, и отец Реми еле заметно поглаживал их. Я хорошо видела его руки, а выше взгляд не поднимала. Но голос его лился, обволакивал, и мне становилось то душно, то слишком холодно.
– Наша маленькая церковь Святого Лаврентия стоит на склоне горы. Вся деревушка Пинпрэ-дю-Рюиссо – это одна улица, растянувшаяся по крохотному кусочку земли. Вокруг нас – скалы, поля, спускающиеся террасами, и виноградники. Овцы, пасущиеся на обрывках зеленых лугов, издалека похожи на пушистые комки снега.
И он говорил дальше, дальше. В его словах вставали горы, над которыми висит необъяснимо синее небо; зеленовато-желтый свет делает контуры предметов особенно четкими, а плоды – еще более яркими. Когда приходит мистраль, говорил отец Реми, он приносит запахи жасмина и роз из полей вокруг Грасса, благоухание миндаля и винограда, сосен и эвкалиптов. Там жарко светит южное солнце, там растут самшитовые кусты, оливы пахнут серебром, стрекочут цикады, шумят рынки в городках у подножия Альп. Там продают лавандовый мед и острые сыры из козьего и овечьего молока, засоленные с пряными травами оливки,
Десятого августа, говорил отец Реми, в день святого Лаврентия, крестьяне украшают храм цветами, а на маленькой площади перед церковью устраиваются пляски. Расставляют столы, в глиняных чашках плещется молоко, и вино такое сладкое летом, так пахнет прохладой и простором! Сидишь за столом, рядом смеются загорелые босоногие дети, их мать режет розовое копченое мясо, приправленное тмином и розмарином. Нигде не готовят такой рататуй, как в деревушке Пин-прэ-дю-Рюиссо.
И его слова странным образом успокаивали меня. Отец Реми тихо смеялся, отвечал на вопросы женщин, перебирал свои четки, а я вышивала перо за пером, перо за пером, вшивая в себя этот неторопливый вечер, это призрачное спокойствие, которого мне осталось так мало – а может быть, совсем не осталось.
Возможно, я когда-нибудь окажусь в Провансе, в том Провансе, о котором отец Реми говорит, и когда увижу эти лавандовые поля, ярко-желтые дороги, темные стены старых церквей, то лишь о нем и вспомню.
Кем я тогда буду? Кем стану?..
Отец Реми позвал меня к исповеди перед ужином на шестой день после того, как я все про него и себя поняла.
Он, как обычно, сидел в первом ряду, я, не глядя, прошла сразу в исповедальню. Если отец Реми и озадачился таким моим поведением, то я этого не увидела. Через минуту зашелестела сутана, он вошел и закрыл за собой дверь, и мы оказались в полутьме, разделенные перегородкой – и чем-то гораздо более крепким, чем она.
Я пробормотала обычные свои грехи, добавив к ним грех чревоугодия, но, по-моему, насчет последнего отец Реми мне не поверил: в последнее время ела я плохо. Он тоже не настаивал и не стремился докопаться до истины: голос его из-за загородки звучал спокойно, серо. Как будто ему не было дела до меня, как будто он во мне разочаровался. Но что я могла поделать? Рассказать ему все? Нет. Я не могу так рисковать, не могу ему довериться. А вдруг он предаст меня?
В конце исповеди я все же решилась на небольшой шаг.
– И еще меня мучают сны, отец Реми.
– Сны? Что же такого в этих снах, что вас мучает?
– Я там с мужчиной, святой отец.
– Вот как. – Он помолчал. Ни разу мы с ним не говорили о любовной связи, о плотских желаниях, лишь о чувстве, что приходит в душу. – И это ваш жених?
– Нет, это не он.
Сказав, я почувствовала дрожь в позвоночнике, отрезвляющее дыхание четких мыслей. Отец Реми пытался играть со мной, хотя я так и не поняла ни причин, ни смысла его игры, а могу ли я сделать то же самое?
– А кто же?
– Я не вижу его лица, – солгала я, внимательно вслушиваясь в интонации, дыхание священника. – Только чувствую тепло, вижу его руки. И там, во сне, он меня целует. Целует и касается.
– Мы не можем управлять своими снами, – произнес отец Реми уже более живо, чем вначале. – Злу несть числа. Дьявол порою искушает нас, пробравшись в сновидения. Что же, вам неприятно то, что с вами делает тот неизвестный мужчина?
– Наоборот, святой отец. Мне приятно. Мне хотелось бы, чтобы так случилось и наяву. Это очень плохо, я знаю, однако каждый раз просыпаюсь с улыбкой.