Невеста из империи Зла
Шрифт:
— Скажите честно, Инна, вы сомневаетесь в коммунистической идеологии? — тихо спросила Марика.
Третьекурсница подняла на нее удивленный взгляд:
— Нет, конечно!
— Правильно. Потому что вы в курсе, чем отличается советское общество от капиталистического. И делаете сознательный выбор в пользу нашей идеологии.
Лена посмотрела на подругу, не совсем понимая, куда она клонит.
— А если бы вас выращивали в тепличных условиях и вы ничего не знали о капитализме, то как бы вы разобрались, что такое хорошо, а что такое плохо? — продолжала
— Все равно вы не должны были приводить этого американца в советскую школу! — воскликнула Инна.
— Почему?! Найдите мне закон, в котором говорится, что пионерам нельзя наглядно демонстрировать убогость американской пропаганды! Знаете, как отреагировали дети на высказывания мистера Уилльямса?
— С негодованием! — подхватила ее мысль Лена. — Мы должны учить детей смотреть правде в глаза, какой бы неприглядной она ни была. Разве вы с нами не согласны?
— Все равно — подобные дискуссии не для школы, — проворчал Вистунов со своего места.— Устраивали бы диспуты у нас в институте, пригласили бы представителей от партии, от общественности…
Марика светло улыбнулась ему:
— В следующий раз мы так и сделаем!
— Ну, в нашем деле главное — это правильные выводы, — снисходительно отозвался Вистунов. — Все, давайте голосовать и пошли по домам!
Голосование приговорило Седых и Федотову к выговору без занесения в личное дело.
— Мишка! Я тебя обожаю! — кричала Лена, выскакивая на улицу.
— А я обожаю советский спорт, — улыбнулся Степанов. — Он спас наши шеи от намыливания!
Марика шла чуть позади. Честно говоря, ей было слегка обидно, что Лена приписала весь успех предприятия Степанову. Ну да что возьмешь с влюбленной женщины?
И еще ей было завидно. У Лены с Мишей были обширные планы на вечер: кино, поцелуи и позднее возвращение домой. А Марике даже задержаться дольше положенного было не с кем.
Раз в две недели Алекс получал письма из дома. Мама купила новый «Понтиак» и теперь пачками слала сыну фотографии своей новой «бэби». На приложенном листочке она кратко перечисляла нехитрые домашние новости: кто из знакомых забеременел, кто родил и насколько пышно расцвела в этом году розовая герань на террасе. В общем, дома все было как всегда — мило, уютно и привычно.
Письма от друзей, напротив, были полны драматических подробностей.
Хесус в красках описывал, как его ротвейлер Джерри заставил соседей поверить в жизнь после смерти. Джерри откуда-то приволок дохлую кошку — всю обслюнявленную и в земле.
«Сволочь, ты зачем ее придушил?! — накинулся на него Хесус. — Это же единственная отрада миссис Олдмен!»
Полночи он отстирывал несчастное животное шампунем и сушил феном, а потом подбросил его на соседское крыльцо: вроде как кошка сама подохла.
Утром вся округа была разбужена диким криком.
«Вчера Лулу померла и я ее под гранатовым деревом закопала, — причитала миссис Олдмен.— А сегодня утром гляжу — лежит. Ночью, что ли, вернулась?
В письме другого приятеля, Питера, приводилось подробное описание скандала, который закатила Эми, узнав, что ее жених сбежал в Россию.
«Его в психлечебницу надо сдать, раз он предпочитает жить с коммунистами, а не со мной!» — негодовала она. Но, так или иначе, Алекс добился своей цели: Эми признала свое поражение и укатила домой к родителям.
«Она сказала, что ходила к какой-то негритянской гадалке, показывала ей твою фотографию и та наслала на тебя порчу, — не смог не поглумиться напоследок Питер. — Так что, если на тебя вдруг свалится кирпич, знай: его запустила твоя несостоявшаяся супруга».
После прочтения подобных писем Алекса начинала мучить ностальгия. Он скучал по друзьям, по веселым вечеринкам на берегу Тихого океана, по ощущению того, что он свой среди своих…
Лежа на кровати, Алекс листал учебник по русской истории.
Средневековье… Деспот-монарх, грозная стража… Чуть что — тащат в застенок и выпытывают: а не засланный ли ты? Не замыслил ли худого против великого государя? Причем схватит тебя не стрелец, не воевода, а простой народ: ибо бдительность — это основа основ государства.
Алекс думал о себе и о русских. Сможет он когда-нибудь принять и понять их? Пожалуй, если брать каждого по отдельности… Поболтаешь с кем-нибудь на лестничной площадке, расскажешь о себе, послушаешь его — и сразу чувство схожести, даже некоторого родства. Но как только русские и американцы начинали выступать «обществом» — все, война. Настороженность, неприступность и выражение лиц — как у солдат на патриотических плакатах: «Они не пройдут!»
Алекс до головной боли уставал от необходимости все время быть начеку: как бы не сболтнуть лишнее, не показать своих мыслей… Причем этого требовали не только Советы — Ховард тоже неустанно повторял: «Не забывайте, что мы находимся во враждебном государстве! Не давайте им повода обвинять нас!»
Господи, люди, ну очнитесь же! Кому это надо?! Нам что, делать больше нечего, кроме как подозревать друг друга во всех смертных грехах?
Свобода — это когда ты не боишься делать то, что считаешь нужным, и говорить то, что считаешь правильным. И как же без нее плохо, без свободы-то!
Эх, Марика, Марика… Воинственная глупая девочка. Почему же ты не умеешь понимать и прощать?
Презираешь? Считаешь ниже себя, ущербнее? Думаешь, что Алекс Уилльямс не умеет вести себя в приличном обществе? Так да, не умеет! А ты, вместо того чтобы гневаться и швыряться горнами, взяла бы и научила.
Но разве ж ты пойдешь навстречу? Тебе запрещено, да ты и не хочешь. Ты знаешь, как жить: нужно возмущаться, шуметь и надменно вздрагивать плечами.
Разумеется, ты прекрасно обойдешься без каких бы то ни было американцев. Найдешь себе правильного советского парня, будешь стирать ему рубашки порошком «Лотос», будешь смотреть с ним программу «Время» по телевизору…