Невеста из империи Зла
Шрифт:
— Про вас и так уже все знают, — с печальной улыбкой сказала Лена. — Какой смысл прятаться?
Все знают… Ну да, кто-то видел их вместе, кто-то кому-то чего-то сказал…
«Что они думают обо мне? — гадала Марика. — Что я с Алексом только из-за того, что он иностранец? Что я пытаюсь выпендриваться?»
Но, с другой стороны, пока что ее никто не трогал. Может, она слишком много возомнила о себя, полагая, что ее личная жизнь кого-то волнует?
Хотя Марика перестала бояться мнения окружающих. Она превратилась в фаталистку (чему
Где-то там, за горизонтом, шумела другая жизнь, но ее все это не касалось. Ей интересен был Алекс, интересны мечты о нем… И даже Ленина трагедия с нежеланным ребенком отодвинулась для нее на второй план.
Алекс и его американские друзья тоже решили пойти на Красную площадь, и потому Марика собиралась на демонстрацию как на очень ответственное мероприятие: ванну принять, ноги побрить, надушиться «Красной Москвой»…
А надеть чего? Алекс уже видел все ее приличные вещи. Вчера Марика нашла на антресолях очень симпатичную мини-юбочку — коротенькую и тянущуюся. Но баба Фиса сказала, что это вовсе не юбочка, а теткин пояс от радикулита. Вот ведь досада какая!
Баба Фиса, кстати, исполнилась самыми черными подозрениями по отношению к Марике. Она несколько раз брала трубку, когда звонил Алекс, и один раз видела его из окошка.
По своему обыкновению, соседка долго думала, изобрела себе беду и заранее начала от нее спасаться.
— Твою сестру завербовали! — сообщила она Свете. — И я даже знаю кто: басурманин с хвостом!
— С каким еще, прости господи, хвостом?! — закатывала та глаза.
— Белым! У него вот так — голова, а из нее хвост торчит! Точно не наш человек!
Невозмутимый Антон советовал Свете просто наплевать на бабу Фису:
— Не спорь с ней. Сейчас ей хвостатые шпионы видятся, а завтра ее марсиане к себе заберут.
Не добившись понимания от Антона со Светой, старушка требовала ответа у Марики:
— Ты с кем водишься, а? Тебе знаешь, что за этого хвостатого будет!
«Ничего мне не будет! — успокаивала себя Марика. — Мы же не преступники, не воры и не убийцы. Кому какое дело, с кем я целуюсь?»
Но сердце ее все равно болезненно сжималось, когда баба Фиса вновь принималась за свои допросы:
— Он тебе хоть чего-нибудь подарил, а? Ну хоть мелочишку какую? Покажи бабушке!
Марика пряталась от нее в своей комнате.
— В милицию на тебя нажалуюсь! — кричала из коридора баба Фиса. — Пусть придут и проверят, что это за гусь такой! Он тебе, чай, в валюте платит, дряни такой, раз ты от него отвязаться никак не можешь!
А Марика действительно уже не могла отвязаться от Алекса. Он должен был присутствовать в ее жизни. Они встречались после института и шли бродить по городу. Места для свиданий у них не имелось: Марике был заказан вход в иностранный сектор, а Алекс, понятное дело,
Ни Света, ни Антон ничего не должны были знать о его существовании. Но даже не это удерживало Марику от того, чтобы позвать Алекса в гости: ей было стыдно за свой дом. Она жила в коммуналке, у нее не было ни ковра, ни шкафа с позолоченными чашками, и даже телевизор у нее был старенький-престаренький, доставшийся в наследство от тетки.
«Как я могла пригласить его к себе тогда, перед посольством? — в ужасе думала Марика. — Ведь он наверняка решил, что мы какие-нибудь убогие босяки. Ладно хоть он в комнаты не прошел!»
Ох, как было бы чудесно, если б у нее была отдельная квартира! Никто за тобой не следит, никто не выспрашивает: «А кто это, а что это?» И потом, в своей квартире все можно было устроить по-своему: никаких тебе Антоновых велосипедов в прихожей, никаких грязных тряпок на раковине, никакого запаха нафталина от бабы Фисиных пальто.
Так, собираться, собираться!
Как и всякий комсомолец, Жека Пряницкий был отягощен общественной нагрузкой. Общество не хотело, чтобы он жил сам по себе, и потому регулярно заставляло его делать что-нибудь хорошее, нужное и ужасно скучное.
Все началось еще на первом курсе: Жека прочитал объявление о наборе солистов в университетский вокально-инструментальный ансамбль и пошел на прослушивание. Что греха таить, по дороге он вполне реалистично представлял себя на месте Валерия Леонтьева или Льва Лещенко. А что, ведь здорово — стоишь на сцене, поешь.
— В хор! — был суровый приговор музыкального руководителя.
Хор не вписывался в Жекину картину мира, и ходить на репетиции он категорически отказался.
Через пару недель его отловил секретарь комитета комсомола:
— Ты почему не выполняешь комсомольское задание?! Сам записался в певцы, а теперь людей подводишь.
Жека вжался в стенку.
— Так я хотел в солисты...
— Все хотят в солисты. А в хоре кто петь будет? Иди, а то стипендии лишим!
На репетиции Жека решился на саботаж: громко и с выражением он гудел на одной ноте, надеясь, что музыкальный руководитель не выдержит и выгонит его.
Как же!
— Вот что, голубчик, — сказал седовласый артист, — я попрошу вас впредь не петь.
— Так мне больше не приходить? — возрадовался Жека.
— Нет-нет. Вы нам очень нужны для массовки. У нас и так юношей мало. Так что вы просто стойте и открывайте рот.
Так Жека превратился в хоровую декорацию.
Только через год он сумел придумать, как избавиться от этой напасти: знакомая врач написала ему справку о редком заболевании среднего уха, при котором недопустимы повышенные звуковые нагрузки.
Но не успел Жека вздохнуть свободно, как на него свалилось очередное несчастье: гады-однокурсники выбрали его членом редколлегии.