Невеста из ниоткуда

Посняков Андрей

Женьку вырвало…

– Хо-го-гой!!! – размахивая окровавленным топором, громко заорал вражина. – Аой!

И снова перед ним вырос воин, поставив под удар круглый червленый щит с блестящим умбоном. Стемид!

А он вовсе не трус, оказывается, и не только с девчонками умеет воевать…

Молодой варяг принял удар на щит, верхней, окованной железной полоскою кромкой. О, Стемид прекрасно знал, что делал – страшное орудие рыжебородого, дойдя до умбона, застряло в щите… И острие меча викинга пронзило здоровяку горло!

Враг захрипел, вращая глазами с каким-то детским немым изумлением, как видно, никак не мог поверить в то, что и его могут убить. Мало того –

уже убили! Вот так!

И снова запел рог, и лишенные своего главаря нападавшие озадаченно попятились. Было такое впечатление, будто у них только что отняли знамя. Воодушевленная гибелью предводителя врагов дружина Довмысла ринулась в наступление. Звенели мечи, пели стрелы, падали в реку окровавленные тела.

Схватка закончилась так же быстро, как и началась. Побежденные разбойники, оставив в траве убитых, поспешно скрылись в лесу. Вытирая об траву окровавленные мечи, вернулись на ладьи воины, правда, значительная часть их во главе со Стемидом все же осталась на берегу, охранять дюжих парней, что тащили остальные ладьи, обходя ревущие страшным ревом пороги.

Да уж хороши! – Летякина, как бывалый турист, заценила окутанные пенным туманом камни. А на байдарках пройти в принципе можно – тут вон, в стремнину нырнуть, а потом резко влево. Воды много, течение сильное – вытянет.

Господи… о чем она думает-то? Ведь тут… Тут – убийство, и не одно, да еще – с особой жестокостью – дубинами, стрелами, мечами…

Девушку замутило и снова вырвало горько зеленой желчью.

– Ничо, ничо, дщерь, – погладил ее по спине седобородый кормщик. – Тако и с воинами младыми бывает. Эй, Корятко! – Он обернулся и махнул рукою гребцам. – А ну, принеси квасу.

Расторопный малый, белобрысый, в кожаном, с нашитыми бляшками панцире, притащил княжьей невесте кувшин, подал с поклоном.

Женька напилась, поблагодарила… Потом, вдруг вспомнив что-то важное, негромко спросила:

– А тут знакомые мои парни были – Путятко с Тимотою. Что-то ныне не вижу.

– Плохо с твоими знакомцами дело, – ловко перекладывая широкое рулевое весло, грустно отозвался кормщик. – Славные были парни, да вот, видать, оставили их своими заботами боги. Затеялась на вымоле драка, там и сгибли оба. Ткнули ножами, теперь уж и не разберешь, кто. Одначе на ладожан – вира. Они и тризну справят, и страву поклялися устроить, и на тот свет погибшим молодых рабынь дати. Так что все как надо будет, помянут робят добром – слово Хакона-ярла крепкое, то все знают.

– Убили? – Женька закусила губу.

Так вот, значит, как, значит, зря посылала Гречку. Эх, надо было самой идти, ей-то поверили бы… Впрочем, а может – и нет. Кому веры больше – родным отцам-командирам-начальникам или какой-то приблудной девке, про которою они точно знают, что никакая не княжна, приблуда.

Потрясенная, Женька замкнулась, забилась в шатер и остальную часть пути – вечер, ночь и еще день – провела в ладье молча. Снова были пороги, правда, не такие грозные, как тот, первый, и ладьи уже не тащили волоком – проводили на веревках, пользуясь высокой водой.

А на второй день пути на реке показался город. Он был огромный… ну, пусть не огромный, но очень большой, примерно как два Крутогорских микрорайона, и раскинулся на обеих берегах, кстати, довольно болотистых. Ограждавшие город высокие земляные валы увенчивали грозные, сложенные из толстых бревен стены с башнями, у пристани покачивалась, пожалуй, добрая сотня (!) судов, и не просто ладей, а настоящих кораблей, крутобоких пузатых красавцев с помостами и высоко задранными носами. И как только

их умудрились протащить волоком? Впрочем, не такие уж они и большие. Совсем не большие, разве что по сравнению с ладейками или рыбацкими челнами, во множестве снующими по реке.

На берегу толпился народ, стояли какие-то прилавки с товарами, а воины на крайнем причале, узнав ладьи, приветственно махали руками. Довмысл тоже помахал в ответ. Что-то крикнул… Запел рог, и три ладейки проворно повернули к берегу, оставшаяся же, четвертая, пошла следом за головным судном.

– Новагород! – прищелкнул языком кормщик.

– А нам что же, не туда?

– Нам в Хольмгард, чуть дальше.

Хольмгард – город на холме… Еще один Новгород?

Женька щурилась, закрываясь рукою от солнца, и недоуменно качала головою – чего-то явно не хватало в сей идиллической картине богатого и многолюдного средневекового города… девушка быстро поняла – чего! Церквей! Белокаменных храмов с пылающими сусальным золотом куполами, изысканных деревянных шатров, увенчанных крестами, высоких, рвущихся к небу колоколен… Ничего этого не было. Не благовестили к обедне, не собирался на многочисленных папертях чинный люд, и малиновый колокольный звон не плыл, разливаясь, над широкой рекою.

Ну, конечно, не плыл! Русь-то еще, похоже, не христианская! Святослав, он ведь до Владимира Святого был… или – после? Нет, до. Точно – до! Кажется… Раз уж здесь церквей нету.

Две Довмысловы ладьи рассекали носами воду, вскоре, километра через два, по левому борту, на круче, показалось селение, обнесенное мощными дубовыми стенами, выглядевшими ничуть не менее грозно, чем в Новгороде, а пожалуй, что и более. Над высокой башней хором колыхался на ветру синий стяг с черным изображением ворона, чуть подальше висел второй – алый с золотой двухзубою вилкой.

Подойдя к берегу, суда нырнули в неширокий залив. Зажатый между плоским мысом и холмом с крепостью заливчик являл собой удобную гавань – у пристани покачивались с десяток ладей, на мысу, у каких-то приземистых сараев, деловито конопатили большую, перевернутую днищем вверх лодку, рядом живописно висели развешенные то ли для починки, то ли для просушки рыбачьи сети, а чуть поодаль на покрытом молодой зеленой травкой лугу паслось стадо разномастных буренушек – пятнистых черно-белых и буровато-рыжих. Белоголовые пастушки, усевшись у самой реки под ивами, жалостливо дудели в свирельки – словно бы перекликивались – ту-ту – ту-ту – ту-у… Пастораль!

На другой стороне залива, у подножья холма, располагалась группа каких-то невысоких глиняных сооружений, от которых тянуло вкуснейшим запахом только что испеченного хлеба. Настолько сильно тянуло, что у Женьки потекли слюни. Впрочем, не только у нее одной.

– Пекут! – сглотнув набежавшую слюну, повел длинным носом Стемид.

– Пекут, – согласился кормщик. – Ужо, поедим свеженького!

По широкой деревянной лестнице, по мосткам, гости поднялись к радушно распахнутым воротам, у которых, сидя на белом коне, их поджидал местный воевода или сам князь, бог уж ведает, кем был этот осанистый широкоплечий мужчина с сивой, заплетенной в две косички бородой. Узкий темно-синий кафтан с драгоценными пуговицами, длинная, с вышивкою, рубаха, меч, темно-голубой, с желтоватым подбоем, плащ, заколотый на левом плече золотой, с цветными эмалями, фибулой в виде головы какого-то дивного зверя. Князь! Как есть князь! Настоящий викинг! Позади, с любопытством поглядывая на Женьку, толпились воины, сверкая кольчугами, словно рыбины чешуей.