Невеста короля теней или игра на выживание
Шрифт:
ПРОЛОГ.
Глупость трудно понять, но можно простить. Подлость можно понять, но прощать всё же глупо.
Михаил Михайлович Мамчич
Высокие серые стены, холодные стеклянные витрины, серая река машин и потоки дождя. На душе так же серо.
Шурх. Вверх-вниз шуршат дворники. Маленькая зеленая машинка просачивается вперед, перестраивается.
Я усмехаюсь, прикрывая глаза. Инка в своем репертуаре. Снова спешит, снова пытается гнать, хотя куда уж тут в пробке разогнаться? Замечания
— Инн, ты поосторожнее все-таки — прошу, когда мы мы оказываемся у самого бордюра на мосту через реку.
Подруга отрывисто кивает, отчего её рыжие кудряшки воинственно топорщатся.
— Сейчас доедем и откроем бутылочку коньяка, — говорю, успокаивая, — все равно у меня кроме Тимофеича никого нет, а тот и рад будет об тебя всю шерсть обтрепать.
Тихо радуюсь слабой улыбке на бледном лице нашей веселушки. Значит, ещё не все потеряно. Кототерапия спасет мир!
Сворачиваем на боковые улочки, здесь спокойнее и меньше машин, хотя дождь по-прежнему льет как из ведра.
Прижимаю к себе пакет из супермаркета и как раз собираюсь его положить рядом, когда буквально в метре от нас вдруг вспыхивает грозовой высверк.
Я вскрикиваю от неожиданности, Инка изо всех сил давит на тормоз, визжат шины.
Откуда в большом городе с кучей громоотводов такие молнии?
И бьет не в крышку высотки — а на дорогу, совсем рядом. За ней вторая, третья, четвертая.
От ужаса мурашки по коже. Но стихией невозможно не восхищаться. Эти огненные высверки, всполохи искристо-фиолетового чистого сплава энергии будят в душе что-то давно забытое. То, что снилось мне ночами в первые годы в детдоме, куда я попала лет эдак в пять. Просто сидела у них на пороге, размазывая сопли и слезы и не могла вспомнить, как тут оказалась.
— Сашка, ложись, — в зеркале видны широко распахнутые от ужаса глаза подруги.
Мы как в клетке. Молнии бьют справа, сверху, слева, спереди… От страха уже и дышать нечем, эта вакханалия ни на что не похожа!
Я не сразу замечаю, что вдруг становится очень тихо.
И что подруга больше не скулит от ужаса, а смотрит холодно перед собой. В глазах — тоска и растерянность.
— Саш, прости меня… — тихий шепот, — но иначе Вейрен от меня уйдет, а я не могу этого допустить. Я не могу без него больше, понимаешь? — оборачивается, вскидывая блестящие от слез глаза.
Кажется, кто-то перепил успокоительного. Не надо было её за руль пускать.
Стараюсь как можно более ласково улыбнуться. В конце концов, у человека душевная травма, мало ли что она себе там придумала?
— Да все в порядке, Инн. Ты, главное, не переживай, — фыркаю, стараясь не коситься в сторону
— Думаешь, я ненормальная? — вскидывается. Зелень чужих глаз в темноте машины навевает иррациональный страх. — Я… — всхлипывает, мотая головой, — извини меня… Ещё раз — извини. Он говорит, тебе там будет лучше. Ты все равно не из нашего мира. И Город тебя давно зовет.
Ну вот, а такой хороший человечек был. Что любовь с людьми делает? Осторожно подбираюсь. Не лучше ли будет выпрыгнуть под дождь? Как-то не по себе становится.
Но Инка всегда меня отлично чуяла.
Зараза выпрыгнула из машины за секунду до того, как собиралась я. Двери заблокировались.
И вокруг нас с железным конем вспыхнул настоящий ад.
Молнии сверкали, гремел гром, поднялся жуткий ветер, завывания которого были слышны даже сквозь стекла.
Наверное, я все-таки потеряла хладнокровие и закричала. Не помню.
Память начала меня подводить с того момента, как ветвистая сверкающая плеть ударила прямо в лобовое стекло.
Разум помутился — и…
Пришла в себя от того, что лежать было мокро и сыро. Здесь шел дождь. А… собственно, где это — здесь?
Светло — на дворе явно стоит день. Даже солнышко проглядывает. Встала, со стоном схватившись за голову. Её буквально тисками сдавило. Вот же… труженики-молоточки!
С трудом поднялась, с ужасом понимая, что джинсы безнадежно промокли, как и легкая куртка. Неужели вчера напилась? А почему я должна была напиться? А я — это, вообще, кто?
Прикусила губу, щурясь.
“Александра” — четко всплыло в памяти. Но на этом все и закончилось.
Подошвы кроссовок игриво лизнула вода из лужи.
Я сидела на обочине дороги, а впереди — далеко впереди — виднелись здания. Они казались странными, как будто я не привыкла подобного видеть, кроме как… “В кино” — снова подсказка. Почему в кино? Разве я живу не здесь?
Уже хотела поковылять вперед, поминая добрым словом собственных тараканов, проклятую лужу и прочие неприятности, когда спину обожгло ощущением опасности.
Сама не поняла, как отскочила в сторону. Кроссы проехались по грязи, но устояли. Грязней уже не стану.
На том месте, где я только что стояла, сгустилось странное облако тьмы.
Что ещё за гадость живучая? Нет, проверять и подходить ближе не стала — упаси меня отвертка!
Напротив, во мне словно второе дыхание открылось — развернулась — и побежала что было силы вперед, к далеко виднеющимся стенам. Не факт, что добегу, но и ныть и рыдать смысла нет никакого.
Олимпийские спортсмены (интересно, кто это?) рыдали бы горючими слезами от осознания собственной ничтожности — если бы только смогли меня увидеть, конечно. В ушах свистел ветер, город приближаться не хотел, а черная клякса упорно ползла за мной, приближаясь все быстрее. А ведь так никогда в жизни не бегала! В боку уже предательски кололо. Ну что, мать, сгрызут тебя и только косточки останутся? Или сама рискнешь сгрызть преследователя?