Невеста Красного ворона

Субботина Айя

Пока мы едем, я все еще отчаянно пытаюсь зацепится хоть за что-то. Как скалолаз хочу взобраться на отвесную скалу, но каждый выступ тут же срывается, и я вместе с ним. Не важно, сколько раз буду пытаться взобраться на нее - падаю снова и снова, и этому не будет конца.

Это я был Но’лу, и я был Ма’ну. Мать любила своего несчастного Но’лу и пичкала его рассказами о бабочках, а Ма’ну всегда был только придатком, чье сердце качало кровь в призрака.

Это Но’лу любил Аврору. Сейчас я отчетливо помню, как замирало его - мое!
– сердце рядом с ней. Как он - я!
– придумывал для нее миллионы историй, лишь бы красавица не грустила. Чудовище было готово на все ради ее улыбки, взгляда, возможности просто быть рядом.

Она была такой красивой на маскараде: в маске бабочки, платье с кучей блесток и маленькой короне в черных локонах. Настоящая эльфийская принцесса из сказок. Две половины души любили одну и ту же девочку, и тогда, именно тогда, Ма’ну решился дать «брату» пинка под зад. Даже принес колечко в подарок, и плевать, что пластмассовое и с куском цветной стекляшки вместо драгоценного камня. Снял ослиную шкуру, чтобы она увидела его настоящего, с улыбкой до ушей. Встал на одно колено, как это всегда делали принцы из сказок… и его осмеяли все ее гости. Тыкали пальцами и кричали: «Смотрите, осел клеит принцессу!» А она мотала головой и говорила: «Я тебя не знаю, я тебя не знаю».

Я сбежал.

Меня нашли на обочине и отвезли в больницу. Где я сказал, что меня зовут Но’лу. Тогда же мое сердце впервые остановилось. Я чувствовал разряды тока, которыми врачи пытались снова его запустить. И им это удалось. Но чтобы жил один, другому пришлось лечь в могилу. Ма’ну решил, что это будет Но’лу.

Я убил сам себя, потому что не мог с этим жить. В реанимации «воскрес» Ма’ну. Врачи не могли этого знать, но в тот день они совершили уникальную, единственно в своем роде операцию - разделение души.

Мы приезжаем на кладбище и молча идем между рядами красивых готических памятников. Кладбище лунников - настоящая ода посмертию. Я знаю, что будет дальше, и иду на это сознательно, как на эшафот.

По приказу Шэ’ара мордовороты быстро раскапывают могилу. Он знал, что так будет - у меня нет другого объяснения, откуда бы еще взяться лопатам в багажнике его тачки.

Гроб пуст.

Точнее, он до краев полон ложью всей моей жизни.

Глава тридцать седьмая: Ма’ну

С ложью жить легче. Это аксиома, которую знает каждый из нас.

Но ложь - самый сильный наркотик. На него «подсаживаешься» сразу, с первого раза. Потому что, простите за каламбур, всегда проще, когда проще.

Я смотрю на пустую могилу и вижу там несуществующий труп. Это я там лежу. Частичка меня. Потому что вдвоем мы не могли существовать. Потому что мы никак не могли поделить между собой Аврору.

Мне странно и тепло от того, что моя любовь к ней - длиною в жизнь. С того самого дня, как красивая девочка на детской площадке подсела на скамейку к маленькому уродцу и попросила его почитать ей книгу. Конечно, она могла сама, но она сделала это нарочно, чтобы ему не было одиноко. И не важно, влюбился в нее выдуманный брат или я сам - это все была моя душа. Одна, как я теперь знаю.

Я знал, что обречен на нее. Не в этой жизни - так в следующей. И даже если Аврора Шереметьева станет моей на старости лет - она будет все так же прекрасна, а мое счастье - безграничным. И это никакая не одержимость.

Это Любовь. Ради которой я пройду сквозь огонь, прыгну со скалы и выживу, даже если во мне не останется ни единой целой кости.

— Ты ничего не знаешь о любви, Шэ’ар.
– Собственный голос спокоен и звучит уверенно. Ни намека на тревогу или неуверенность. Потому что впервые в моей жизни механизм в моей голове работает четко, как часы. И я в ладу со своими демонами.
– Ты даже себя не любишь, потому что не рискнул бы приводить меня сюда.

— Аврора в обмен на твою свободу, - словно и не слышит меня Шэ’ар.

Я улыбаюсь и медленно поворачиваюсь к нему. Внутри загорается огонь. Как будто крохотные человечки пустили пламя по венам моей жизни. Чувство такое

невозможно сильное, что я почти с восторгом встречаю первые тяжелые капли дождя. Они падают на лицо, стекают по губам, и я слизываю их, словно живительный эликсир.

— У меня есть встречное предложение, Шэ’ар, - улыбаюсь от уха до уха. Наверняка есть в этом что-то ненормальное, потому что он косится себе за спину и оба охранника тут же становятся позади него. Это просто смешно.
– Ты возвращаешь мне наследство, публично каешься в том, что сделал и проводишь за решеткой всю оставшуюся жизнь. Взамен я оставляю тебе жизнь.

Мордовороты синхронно улыбаются, словно они - киборги, и работают по одному алгоритму. Конечно, они же по меньшей мере втрое шире и крепче меня, и даже Шэ’ару я уступаю в массе.

Но мне плевать, потому что только на первый взгляд может показаться, что я здесь один. На самом деле нас тут много: я и правда, и любовь, и желание защитить Аврору даже ценой собственной жизни. Немного пафосно, но именно так и есть.

— Точно придурок, - качает головой Шэ’ар.
– Но ладно, ты ведь уже взрослый мальчик. В конце концов, перед богами моя совесть чиста - я предлагал безболезненный вариант.

Наверное, думает, что я не вижу этот короткий кивок, но я ловлю каждое движение. Мир как будто замедляется, и можно даже рассмотреть ниточки дождевых капель.

Мордовороты выходят вперед и точно так же синхронно сжимаю кулаки.

Улыбка все так же приклеена к моему лицу, но за ней звериный оскал. Я готов к чему угодно, я не сделаю и шага назад, потому что здесь и сейчас решается моя судьба. Наше с Авророй счастье. И я выкуплю его кровью, если понадобится.

Когда эти двое идут на меня, почему все, о чем я могу думать - сколько же раз вот так же смотрел в лицо смерти? Многоликая она, сука. В толпе точно не узнать, и невозможно убежать, даже если бы и захотел. Но я не хочу. За моей спиной - Аврора. Я не могу отдать ее без боя. И я не должен оставить ее одну.

Честно говоря, я даже не чувствую боли, когда пропускаю первый же удар. Кулак «прилетает» ровно в челюсть, а второй подхватывает его и отправляет меня в короткий полет прямо в грязь. Есть что-то символическое в том, что сейчас я валяюсь в болоте на расстоянии вытянутой руки от крышки гроба. Внутри она вся в грязной испорченной обивке. Интересно, если я проиграю, меня тут же и закопают? А что, очень удобно, и главное - никто не станет искать свежий труп в старой могиле.

Я понемногу встаю на колени, но парочка остервенело, словно бычье, лупит меня ногами в живот. Нет сил даже послать их на хер. Просто сцепил зубы и мычу, пытаясь хоть как-то держать удар. Это тяжело, потому что каждый новый пинок утраивает боль от предыдущего. И просто чудо, что я до сих пор не отрубился. Но… боль понемногу отступает. Я словно выскальзываю на миг из своего тела и наблюдаю за происходящим со стороны. Шэ’ар кривится и нервно мнет сигарету, потому что его последний нелюбимый сын, кость в глотке его жизни, никак не хочет подыхать. Он даже окрикивает одного из ребят и тот, дав знак напарнику, отступает.

Металлический шепот накручиваемого глушителя режет слух. Я знаю, что буде дальше. Я чувствую вонючий запах триумфа, который расползается от Шэ’ара, словно от скунса. Хотя, зачем же обижать милую зверушку таким мерзким сравнением?

Стоять под прицелом - не слишком приятное удовольствие. Особенно когда понимаешь, что бежать некуда и бежать просто позорно. И правду говорят, что вся жизнь проносится перед глазами: все сделанные ошибки, все несказанные слова, все желания, которых вдруг оказывается так много, что в горле саднит от молчаливого крика. Интересно, что бы сказала Аврора, если бы я предложил завести детей? Если бы у нас родилась девочка, похожая на нее? Почти вижу, как буду носиться с ней и завязывать огромные банты, и драть уши мальчишкам, которые посмеют тронуть мое сокровище хоть пальцем.