Невеста Крылатого Змея
Шрифт:
— Кроме отца с матерью, кто тебя еще ждет на родной стороне?
— Больше никто. И я ни о ком кроме родичей не скучаю. А то, что прежде на сердце было, то быльем поросло. Вот этой горькой полынью. Даже и не вспоминается. Я, наверно, не умею любить совсем. Или просто боюсь.
От ее последних слов Годар будто вздрогнул, а потом прошептал, едва слышно, Леда лишь по губам поняла:
— Вот и я так же.
Раздались поодаль молодецкий говор и дружный смех, вошли в загородку несколько бравых парней. Притихли разом, увидав Князя, поклонились скоро.
— Ну, чего же столбом застыла? За рубашку знатную благодарность прими от меня, да и ступай на княжий двор. Здесь тебе делать нечего. Эй, Вадич! Проводи-ка девицу до терема ее!
Молвил так и направился обратно в кузню. А Леда пошла рядом с тем, кого Князь в провожатые ей назначил. Признала она этого парня, с Миланой видела прежде. Как до светелки своей добиралась, помнила девушка смутно, словно бы во сне. Все речи Годара перебирала в памяти, пыталась понять, отчего так они волнуют и тревожат душу. Бывало такое прежде, далеко и давненько уже. И вот случилось опять. Ох, и к добру ли?
А вечером настигли Леду женские хвори. Даже к ужину не пошла, у себя маялась. Лежала на постели, свернувшись в калачик, хотела было поплакать, да не нашла слез. Уснуть хотела, Годар привиделся, будто бы подкинул ее к небу и сам вослед полетел, раскинув сильные руки.
Забежала Радуня пожалеть подруженьку, горсть сушеной землянки принесла. Как стало темнеть, заглянула девушка сенная, велела выпить настой из крапивы и конотопа, что сама Арлета приготовила. А чуть позже двери Радсей приоткрыл, попросился проведать занедужившую невесту. Леда войти позволила, и присел юноша в подножье ее постели.
— Пряничков тебе на меду принес. Отведай-ка, ведь, небось, голодна. Да малиновых листьев отвар прими. Полегчает сразу.
Леда поднялась, поправляя подушку, укутывая одеяло вокруг бедер поудобней. Радсей бросил на девушку лукавый взгляд:
— Чего ж не подпоясанная-то спишь? Суседко привяжется еще, защекочет.
Леда пряничек отложила, хлебнула теплый отвар.
— Никого не боюсь.
А самой вдруг припомнился Сват Наум да прыгающий по лопухам колобок, вот и не верь после этого в сказочки. Может, и Годара она зря в напраслине упрекнула, уж больно хотелось задеть, скрывая собственное смущение. Вот и Радсей, кажется, не шутит:
— Тесемочку мою хоть возьми, охранит. Сам вчерась сплел. И откуда ты только взялась, непонятливая такая…
— Спасибо, соколик. Сейчас же повяжусь твоим оберегом.
— Уж не взыщи, лапушка моя, да только порадовать мне тебя больше нечем. С братом говорить пытался, только он и слушать не стал про Лунную долину. Ни в какую тебя не хочет туда нести. Даже как последнюю мою волю не исполнит. Уж я так и эдак, только сердится. Ох, видно, запала ты ему в душу, краса, растрепанная коса…
— Но ведь я того не желала! Ничем его не приваживала, клянусь! Почему же вдруг я-то?
Радсей вздохнул тяжело, рядом на постели прилег на бок, отвернувшись от Леды.
— За Избранницу, кажись, тебя
— А что же ты ходишь тогда? Брата дразнишь нарочно, зачем?
Радсей засмеялся, повернулся к девушке и поцеловал оголившийся локоток. Леда пальчиками его волосы расчесала, аж зажмурился от удовольствия, едва не мурлычет.
— Лишнего ты и сама мне не дозволишь. Разве ж не верно? А брат пущай потерзается, любо мне сейчас Старшого обскакать. Хоть и на малый срок. Я ведь все наперед вижу. Ровно другими глазами смотрю, и порой Нижний мир наяву чудится. Даже когда у топленой печки сижу, из-под пола на меня все одно холодком тянет. Знать, уже зовут в сторожа…
— Ох, Радсей!
Обняла его голову, прижала к груди. Близко-то как, а ведь не дрожат руки, не мечется сердечко, как тогда, при Годаре. Светлая печаль только опустилась на плечи, покрыла незримым платом двоих.
— Яблоками от тебя пахнет… хорошо. Век бы так лежал.
— А от тебя дымом. У костра сидел опять, девиц пригожих песенкой тешил? Вот же негодник какой, нажаловалась бы твоей невесте, кабы сама ею не звалась.
— Не серчай уже, моя голубушка. Пряничка лучше покушай, да ложись почивать с миром.
— И то верно.
Леда надкусила печатный пряник и тут же ойкнула, вынув изо рта крохотный черный уголек.
— С печи, видно, в тесто попал.
— Это к добру, — заметил Радсей.
А потом вдруг внимательно на девушку посмотрел и добавил: — Ровно через год об эту же пору дитя народишь. Будет у вас сын. Назовете Радмиром. Отца своего он славой затмит. Высокий град в чистом поле поставит, и многие народы к своей руке приведет. Ясно то вижу. И уже горжусь. Отдыхай сейчас и не о чем не печалься. Все невзгоды вода унесет. Верь моим словам!
Поднялся легко и вышел, не оглянувшись. А Леда долго еще на постели сидела, откусывала понемножку от медового пряничка, да только не больно- то он ей сладким казался, щедро политый слезами.
Глава 12. «Безмерно опасен, безумно прекрасен…»
Там тот последний в моем племени легко
Расправит крылья — железные перья,
И чешуею нарисованный узор
Разгонит ненастье воплощением страсти,
Все последующие дни Гнездовье готовилось к празднику Первого колоса. Длиться он будет целые сутки. Днем на поле торжественно проведут обряд срезания пшеничного колоска с зерном еще восковой спелости, украсят его и бережно возложат на специальный постамент наподобие трона. Затем великие почести воздадут, чтобы прочие колосья на полях знали, как любят и ждут их люди, чтобы зерно наливалось и спело быстрее, собирая живительную силу родной природы: соки земли, силу ветра и милость солнца.