Невеста Крылатого Змея
Шрифт:
Солнце поднималось вяло, будто нехотя, кутаясь в туманные покрывала. Бродили по седому небу перистые облачка, день обещался быть ветреным. Леда огляделась и глазам своим не поверила, вместо стареньких избенок вокруг только холмики, заросшие бурьяном. Почти никаких следов не осталось от прежней проклятой деревушки. Крапива и иван-чай, лопухи, с листьями едва ли не с колесо телеги, хмель да вьюнок полевой оплетали пару высоких столбиков на месте прежнего забора. Шныряли птицы в неухоженном малиннике, яблоньки одичали совсем, густо усыпали дерновину измельчавшими плодами.
— Чего приуныла? Радоваться должна, большое дело завершено, исполнила ты давний завет Живины, вернула покой Неспящему.
— Сват Наум, это опять ты?
— Кому же быть-то еще! Среди прочей нечисти только мне и можно на ясно солнышко без устали любоваться.
— Значит, Хозяин тебе доводился родней, верно я поняла?
— Знамо дело, один батька нас строгал, да по разной мерке.
У Леды еще множество вопросов крутились в голове, некоторые и задавать неловко, а все же осмелилась:
— Скажи, а матушка… она твоего отца любила или он украл ее и заставил женой ему быть?
Долго не было ответа, Леда даже ожидать бросила, вздохнула только и направилась в сторону реки. Пронесся вдруг над самой головой порыв шального ветра, разметал волосы, и взволнованный осипший голос тихо прошептал в ухо:
— Думаешь, нас таких и полюбить нельзя?
Девушка руками замахала с досадой:
— Вот же дух беспутный! Напугал! Ничего я не думаю, ничего про вас не знаю, только одно грустно, что ваш Бессмертный папашка о детях не печется, за что такого любить? Или есть бабы-дуры, которым такие бессердечные и жестокие экземпляры до чертиков нравятся?
— Может, и дуры, кто вас разберет… Одно знаю, матушка Его жалела очень, легко ли бессердечным-то быть, кто бы знал.
— Ну, давай, скажи еще, что и сам Кащей у вас безвинный страдалец!
— Вины много на нем, а только и у него прежде была мать, что любила сынка без памяти, не чаяла в нем души.
— Видно, все не впрок…
— Хватит уже зря воздух толочь пустыми басенками, гляди лучше, вон и охрана твоя сюда мчится. А Медведь-то здоров, что за него замуж не пошла, али не по нраву безногий пришелся?
— Я совершенно не собиралась здесь создавать семью! И до сих пор сомневаюсь в правильности и целесообразности… Годар! Здесь я, Годар! Сюда!
И тут что-то крепко сжало девушку будто железной хваткой, приподняло над землей и обдало лицо теплым порывом воздуха.
— Все вы, девки, одинаковы… Прощай, лапушка, может, и еще свидимся когда. На свадебку-то пригласишь? Я с подарком явлюсь.
Леда не в силах слово молвить, только кивнула и тотчас оказалась на свободе:
— Ну, ты даешь, чудище мое невидимое! Думала, раздавишь сейчас и косточек не соберу. Вот же, какой нахал!
Но все Науму было нипочем, звонкий смешок его уже улетал за черемуховые заросли, откуда вдруг раздались как-будто тонкие посвисты и щелканье соловья. Жизнь просыпалась в этих краях позже срока и ничего, что скоро пожухнет трава, опадут листья, укроет холмы над заброшенной деревней легкий снежный покров. Не
А новой весной начнется здесь совсем иная пора, пусть легло семя в холодную землю, но не погибло навек, а лишь затаилось до срока, терпеливо ждет своего часа, а после подымется высоко нежный, но сильный росток, раздвинет мрачные своды гробницы и гордо покажется Солнцу: «Я смог, я здесь, вместе со всеми буду славить Великую Твою Щедрость!»
Со слезами на глазах Леда кинулась в объятия Князя, припала щекой к груди, ничего более и не надобно:
— Заюшка моя, что же ты со мной сотворила, думал, не переживу эту ночь…
А где-то сбоку уже непритворно сердито ворчал Михей:
— Я разве виноват, что кулема твоя на берег сбежала? Мне еще зря шкуру попортил… Сюда пришел хоть калека, да не урод, а теперь, если водицы живой не добыть, на меня Радунюшка и не взглянет.
Леда от Годара отстранилась, хотела друга лесного поприветствовать, да только ахнула — рубаха на Медведе вся обгорела, половина волос клочьями торчит, на лице, кажись, ни бровей ни ресниц не видно.
— Ну, как тебе таков-то женишок? Изрядно меня твой Змей подпалил, аки порося на Корочун.
Годар тяжко вздохнул, видела девушка, что нелегко ему эти слова слышать, да ничего не исправишь.
— Когда понял, что пропала, я весь берег ради тебя обегал, заметил, что лодки нет, решил, что тебя увезли. Эту Корягу безногую будил, да видно морок на Медведя наслали, словно убитый проспал до зари. А вот мне было не до сна…
— То-то я еле жив очнулся, едва пламя сбил на себе…
— Спасибо скажи, что вообще очухался! Спящего могли русалки защекотать, дело нехитрое.
— Не ссорьтесь, ребята, пойдемте лучше к Ясеню скорей, тут чудные дела творятся, как бы все совсем не исчезло, — убеждала Леда не в силах отвести взгляда от дорогого ей мужчины.
Да и сам Змей, кажется, вовсе не хотел девушку из рук выпускать. Однако, надо же и впрямь было до источников заветных добраться.
— Ба! А где же деревенька-то проклятущая? Я бы не прочь ее Хозяину голову оторвать за радушное гостеприимство!
— Спит Хозяин, а за ним вслед и все чары заснули-развеялись. Я так думаю, не будет здесь больше нежить всякая собираться, да хороводы водить возле бедного Савушки. Где-то сейчас болезный… Надеюсь, и ему под землей сладко спится…
Более не мешкая, Леда, Годар и Михей взобрались на холм за бывшей околицей, встали перед высоким деревом и поклонились поникшим ветвям. Издали, на подходе еще было слышно, как журчала вода, стекая в низину. Бежали с возвышения два маленьких шустрых ручья, вроде совершенно одинаковые с виду.
То ли ветерок дунул, то ли сам по себе вдруг отвалился с ясеня пожелтевший лист и, в быстром танце кружась, опустился на воду. Да только заметили люди, что гибкими струями влекомый, лист из чахлого да желтого вдруг стал ярко-зеленым, в один миг все жилки расправил, наливаясь животворящим соком. Таким возрожденным и пропал из виду в прогалине под холмом.