Невеста моего брата
Шрифт:
— Если ребенок не от него, то он от меня.
— Нам от этого легче не будет.
— Я его воспитаю.
— У тебя уже есть один воспитанник. В любом случае, Том не твой сын. Это копия Фабьена. Такие же большие голубые глаза. А не твои маленькие карие глазки.
У нее не было никаких трудностей в предоставлении судье доказательств их интимных отношений с Фабьеном: они жили вместе. Фабьен любезно согласился, потому что он этого хотел, на сдачу крови, из которой делается анализ ДНК.
В день, когда мы должны были обедать вместе последний раз, у моего брата
— Когда я закончу сниматься в кино, — сказал он, придя в ресторан, — я открою магазин шнурков. Шнурков и трусов. Это две вещи, которые труднее всего найти в продаже. «Фабьен Вербье: шнурки и трусы». Нет: трусы и шнурки.
— Вывеска для фетишистов.
Он не обозвал меня дураком. Я подумал, что какое-то время он не виделся с Аннабель, что меня удивило, потому что они жили под одной крышей и у него не было съемок до середины июня. Романтическая комедия, происходящая в Шамбери. Продюсеры берут деньги у регионов, как-то объяснял он мне, но потом нужно сниматься на месте, это самый тяжелый момент операции. Я еще не знал, что Аннабель ушла из квартиры в Нейи и переехала вместе с ребенком на улицу Батиньоль. Она получила результат анализа ДНК и была вынуждена показать его моему брату: он был отрицательный. Фабьен сразу же выставил за дверь мать и ребенка, несмотря на протесты Аннабель, о которых он мне не рассказывал детально, но я возразил:
— Ты или другой, какая разница? Это наш ребенок. Мы его хотели: надо просто заявить, что он твой!
Для обеда, который был задуман как встреча, а оказался прощанием и во время которого ни я, ни он ничего не ели, мой брат выбрал в Нейи ресторан «Черный трюфель».
Автор словаря моего отца не знал жаргонного значения слова «трюфель», а я знал: «дурак».
Фабьен заказал два бокала шампанского.
— Ты не пьешь сегодня виски с колой?
— Нет. Сегодня особенный день. Нужно кое-что отметить.
— Твою номинацию на «Сезар»?
— «Сезары» будут раздавать в следующем году. В этом году они уже прошли.
Я вспомнил, что на последнем присуждении премии в области киноискусства мой брат даже не был номинирован. Меня это опечалило, потому что его любил, и обрадовало, потому что я любил его невесту. Двойственное чувство. Его значения тоже не было в толковом словаре моего отца, там были только «большое чувство» и «избыточное чувство». Нам принесли шампанское, его в ресторанах приносят быстрее всего. На минеральную воду уходит больше времени.
— Что же мы празднуем? — спросил я.
— Анализ ДНК. Я не папа Тома.
Значит, мы также праздновали тот факт, что я его папа, и я решил, что пришел момент признаться Фабьену, что я спал с Аннабель в мае и в июне прошлого года и что я, без сомнения, отец ее ребенка. Брат выплеснул содержимое своего бокала мне в лицо. Клиенты «Черного трюфеля» могли подумать, что это ссора между двумя геями, если бы не узнали Фабьена Вербье, героя многочисленных любовных историй с певицами, телеведущими, актрисами, которые уже несколько лет регулярно появлялись
— Я ничего у тебя не отбирал: вы тогда разошлись.
— Прикольно, что ты это говоришь, потому что, когда ты расстался с Софи, я ее трахал.
— В Будапеште?
— Да.
— Она хорошая любовница, а?
— Неплохая. Но и не такая хорошая, как я предполагал. Ладно, что-то мне не хочется жрать трюфели с парнем, который трахал мою девушку, даже если это мой брат.
— Вы тогда не были вместе и сейчас вы тем более не вместе. Я не знаю, в чем проблема.
— Ты не знаешь, в чем проблема?
— Нет.
— Она в твоей голове. Проблема в твоей голове. И она огромная.
Он встал из-за стола, что я посчитал не очень мужественным жестом. У моего брата иногда были женственные поступки. Я полагаю, что этого требует профессия актера. Я подумал: чтобы так отреагировать, он должен быть влюбленным в Аннабель. По крайней мере, как я. Или даже больше. И что он страдал из-за нее, как и я. Может быть, намного больше, так как он видел ее намного чаще.
* * *
— Как прошел твой обед с Фабьеном?
— Он сказал мне, что вы спали в Будапеште.
— Ты меня бросил.
— Значит, это правда.
У меня было мало вещей на улице Аббата Гру. Мне было не трудно их собрать. Единственное, что я не мог унести, это был мой ребенок, но был ли это мой ребенок? Я спросил об этом Софи. Она сказала, что не знает, и добавила:
— Так как ты признал Жана, я уже не могу подать иск на установление отцовства. Но есть швейцарские и испанские лаборатории, которые делают анализы ДНК, не требуя разрешения у французского правосудия. Возьмем твой волос и волос моего сына и отошлем им. Мы получим ответ через несколько недель.
— По правде, мне плевать, от кого этот ребенок. Я не такой идиот, как мой брат.
— Фабьен не идиот, и он страдает оттого, что ты о нем так думаешь.
— Мой брат страдает?!
— Он тобой восхищается и видит, что ты его презираешь. Это ужасно — быть презираемым тем, кем ты восхищаешься.
— Мой брат мною восхищается?
— Ты не видел, как он на тебя смотрит. Как только ты скажешь какую-нибудь фишку, он тут же смеется.
— Он не смеялся, когда я ему сказал, что спал с Аннабель.
— Ты спал с Аннабель?
— Да. Ты не знала?
— Нет.
Она была шокирована. Ее глаза заблестели, краска залила лицо. Потом она взяла себя в руки, понимая, какое тактическое преимущество она получила от этого признания. И заявила с растроганной и покорной улыбкой:
— Мы квиты.
— Нет.
Я открыл дверь. Софи удержала меня за руку. Я не хотел отбиваться.
— Ты уходишь не потому, что я тебе изменила с Фабьеном, а чтобы вернуться к Аннабель, — сказала она. — Ты влюблен в нее так же, как я влюблена в него, но ни он, ни она нас ни к чему не приведут. Я довольно часто и долго разговаривала с Аннабель, чтобы понять, что она любит тебя не больше, чем Фабьен любит меня. Ты — пешка в ее игре. Она тебя использовала.