Невеста Перуна
Шрифт:
– Ты ошибся тогда Сварг, не так ли? Ведь у Любавы родились две дочери.
– Нет, не ошибся. – Старик горько улыбнулся. – Я с малолетства знахарствую, болезни, хвори, недуги разные могу определить по глазам, цвету кожи, чертам лица, упругости тела и даже по линиям на ладони. Как же я мог ошибиться в собственном дитяти? Нет, тут совсем не то. – Сварг ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. – Любава тогда уж было собралась свой век девкой коротать, да тут зачастил к нам в дом варяг, которого дочь моя намедни от копейной раны излечила. То на праздник какой позовёт, то на игрища. Я не одобрял, конечно, урманин всё-таки, но и не препятствовал. Вскоре он и свататься пришёл. Два раза сватов засылал, дочкину руку просил, и два раза я ему отказывал. А на третий раз сам пришёл. За это время пригляделся я к дочке и вижу, что и она к нему тянется. Оно и понятно – Ольбард мужчина видный, красивый был, Олег весь в него пошёл. Вот тогда и рассказал я ему про Любавин недуг. Думал, развернётся варяг – и поминай,
– А как же твоя жена, другие дети?
– Никого к тому времени не осталось – кто уехал с семьёй, а кто погиб. Когда же и последняя, любимая дочь вылетела из родного гнезда, и вовсе тоскливо стало. Тогда каждый день стал я взывать к Перуну и матери-Макоше, просить их, чтобы сменили гнев на милость и позволили Любаве стать матерью. Богатые жертвы на требы клал, к волхвам ходил, сам с мольбами ко всем богам обращался, разные травы в огне при этом сжигал, чтобы лучше слышали они меня. К исходу второго года со дня свадьбы дочери снится мне сон, будто прихожу я в капище – знаешь то, что у Ильмень-озера на холме находится -, а там вместо привычного идола стоит, опираясь на златую секиру сам Перун. Ветер треплет лиловую, расшитую золотом рубаху, звенья кольчуги позвякивают при каждом движении. Был он огромен, точно гора, волосы клубятся, словно туча, очи – что два небольших кусочка ясного неба, борода светится, будто в ней запуталось солнце. Когда же он заговорил, голос был похож на отдалённые раскаты грома. “Радуйся, Сварг, услышаны твои мольбы, – возвестил Перун. – Через девять месяцев родит Любава дочь, а ещё через два года – вторую. Однако ты должен пообещать, что первую внучку отдашь мне в жёны”. “Как же я отдам её тебе? И когда?” “Я сам приду за ней в положенный срок. До того же времени расти её как обычное дитя. И пусть считается она моей невестой”. “Согласен!” – крикнул я. Голос мой потонул в вое ветра и ликующих раскатах грома. Откуда ни возьмись, появилась золотая колесница, запряжённая тройкой вороных коней. Перун вскочил на неё, твёрдой рукой подхватил вожжи и взмахнул на прощание секирой. Золотая молния, молния жизни, врезалась в землю у моих ног. Кони рванулись с места и в мгновение взмыли в небо. “Помни о своём обещании, Сварг, никогда не забывай”, – донёс ветер до меня прощальные слова. Когда я проснулся, за окном бушевала гроза, и слышался мне в раскатах грома весёлый, торжествующий смех величайшего из богов. Через полгода на пороге дома появился Ольбард. Он принёс радостную весть, которую я получил намного раньше его самого – бесплодная жена урманского князя, наконец, понесла. А ещё зять поведал, что однажды ночью во сне к нему пришёл великий славянский Бог и сказал, что столь неожиданной радостью они обязаны именно мне. Тогда я рассказал ему свой сон. На радостях Ольбард поклялся на мече слушать меня во всём, что касается воспитания и вообще жизни ещё не родившихся девочек. Потом в знак благодарности отстроил вот эти хоромы. Так Ольга ещё до своего рождения стала невестой самого Перуна.
– Этого не может быть. Разве может Бог брать в жёны смертную женщину.
– А почему бы и нет? – послышался насмешливый голос незаметно проскользнувшей в горницу Ольги. – Или ты отказываешь величайшему из богов в наличии мужской силы?
– Нет, конечно, но разве возможно назвать невестой ещё не рождённую дочь бесплодной женщины? Бред какой-то!
– Для богов нет ничего невозможного.
– Но не проще ли было взять в жёны уже живущую девушку? Мало ли на белом свете красавиц?
– А, быть может, для таких сложностей есть какая-то особая причина? – лукаво улыбнулась старшая внучка Сварга.
С этим предположением Рюрик не мог поспорить.
– Как же умерла твоя дочь?
– Разве ты не знаешь? – удивлённо спросил Сварг.
– Нет. Как раз незадолго до кончины Ольбарда и Любавы я с дружиной приехал сюда княжить. Сие печальное известие мы получили уже здесь, однако о подробностях до сих пор мне ничего не известно.
– Ещё бы! – хмыкнула Ольга.
– На одном из ваших кораблей помимо воинов плыли две девочки, мои внучки, которых Олег вёз в мой дом по просьбе своей мачехи. Через него же Любава передала, что вряд ли ещё со мной увидится, поскольку предчувствовала скорую кончину свою и своего мужа, просила позаботиться о дочерях и приёмном сыне. Сама же она не хотела бросать любимого в столь трудный для него час.
– Этого не может быть, я бы обязательно заметил на одном из своих кораблей столь необычных поезжан, да ещё девочек.
– Отчего же. Ты был жутко горд возложенной на тебя честью. Какое тебе было дело до двух сопливых девчонок?
– Но мне есть дело до Олега!
– Но ведь он мог и не сказать тебе, что это его сёстры
И это утверждение, к своему стыду, Рюрик был вынужден признать верным.
– Так вот, спустя почти месяц мы с Ефандой заметили, что с Ольгой твориться что-то неладное: она побледнела, стала плакать, кричать, а потом упала без чувств и целый день то ли спала, то ли в беспамятстве лежала. Очнувшись вечером, моя старшая внучка рассказала нам о смерти обоих родителей. На княжество Годослава напали воинственные свены. Многих убили, кого-то в полон увели. Ольбард, помня о братской клятве привёл свою дружину в помощь. Была страшная сеча. Дружины твоего отца и урманского князя сумели, как им казалось, вселить страх в сердца ворогов и обратить их в бегство. Но поспешное отступление оказалось обманом. Коварные свены притворным бегством заманили в ловушку отборных воинов обоих князей. Уцелели немногие. Ольбард погиб, Годослав же, чудом одержав победу, спасся. Немногие оставшиеся в живых воини урманской дружины привезли в крепость тело своего князя. Любава, зарыдав, бросилась к мужу. Моя дочь знала, какая судьба ей уготована: её бы, скорее всего, принесли в жертву на тризне по Ольбарду, насильно отправив в царство теней, чтобы и там она была верной подругой своему мужу. Смерть не страшна – страшны ожидание и боль потери. Решение созрело мгновенно. Вскинув к небу обе руки, Любава закричала: “О Перун-громовержец, величайший из богов! Взгляни на дочь свою, на горе её! Ты дал мне дар целительницы и предсказательницы, привёл в мой дом мужа, против моей несчастной доли позволил иметь детей. Окажи теперь последнюю милость: позволь умереть сейчас же, рядом с телом моего любимого, не дай мучиться предсмертным страхом, болью утраты и ожиданием!” Только Любавушка договорила эти слова, как в чистом небе грянул гром, и лиловая молния ударила прямо в грудь моей дочери. Тут же, бездыханная, она рухнула на тело Ольбарда. Люди, видевшие всё это, были поражены могуществом славянских богов, а особенно Перуна. Спустя несколько дней Любаву и Ольбарда похоронили со всеми почестями, которые им полагались. На княжеский престол взошёл младший брат Ольбарда – трусливый и никчёмный человечишка, который сильнее самой смерти боится своего племянника. Несколько раз он подсылал убийц к Олегу, пока не понял, что тот не захочет возвращаться и оспаривать у своего дяди права на престол.
– Это мне известно. Вот лучше скажи мне, Ольга, откуда ты узнала подробности о смерти родителей?
– Разве расстояние или время может быть преградой для невесты Перуна, если она хочет узнать о судьбе своих родных? – лукаво улыбнулась девушка.
К вечеру того же дня в усадьбу пожаловал Олег. Девушки, обрадованные приездом брата, быстро собрали на стол все самые лучшие яства, какие только были в доме. Трапеза вышла отменной. Все весело смеялись и балагурили, а Ефанда даже принесла гусли и спела несколько задушевных песен. Голос у неё был звонкий и чистый, как журчание лесного ручья. Весь вечер Рюрик не сводил взгляд с девушки, с удивлением осознавая, как незнакомое доселе чувство – чувство несказанной нежности – переполняет его. Однако это не делало князя слабым и уязвимым, как думалось ранее – напротив, хотелось сделать что-нибудь отчаянно смелое и на диво прекрасное, что непременно понравилось бы Ефанде.
Лишь Олег в этот вечер был против обыкновения молчалив и серьёзен. Рюрик понял, что старый друг приехал не просто так. Скорее всего, привёз какие-то дурные новости из Новгорода, и чуть позже состоится серьёзный разговор. Но думать об этом как-то не хотелось. Желание просто наслаждаться настоящим было слишком велико.
Однако всё когда-нибудь кончается. После весёлой и продолжительной трапезы сёстры быстро убрали со стола, постелили Олегу постель на соседней от князя лавке и удалились в свою горницу, предоставив мужчинам вести разговоры о делах.
– Ну, что нового в Великом городе? – первым нарушил молчание Рюрик.
– Что там может быть нового? – усмехнулся Олег. – Твоя дружина и Боярская Дума заключила временное перемирие, дожидаясь твоего выздоровления или скорейшей кончины. По городу вновь поползли слухи о том, что твоя мать, скорее всего, была ведьмой и при помощи чёрного колдовства навеяла своему отцу тот сон, благодаря которому тебя и призвали на княжение. Или что ты сам подкупил волхвов, толковавших сон, и они объяснили его в твою пользу. Или что Гостомысл просто искал законную причину, чтобы передать власть в руки одного из сыновей своей любимой дочери. А то и вовсе сна никакого не было – так, байка пустозвонная.
– Ты что, приехал сюда, чтобы рассказывать мне эти старые россказни, которые я наизусть знаю и без того? Про тебя, к примеру, сказывают, будто ты родился от известных шалостей проказливой ведовки и любвеобильного лешего. И что с молоком матери впитал науку о том, как привораживать, обольщать и соблазнять несчастных словенских девушек. Или что сам Ярила по недомыслию обучил тебя любовным премудростям. И что, всему следует верить?
На смуглом лице Олега сверкнула белозубая улыбка. Все эти побасенки были ему прекрасно известны, но в переложении Рюрика всё это прозвучало очень забавно. Отсмеявшись, Олег продолжал: