Невеста плейбоя
Шрифт:
Джек уставился в стенку, на которой решительно ничего не было, даже трещин. Впрочем, даже если бы там висело полотно Микеланджело, Джек вряд ли смог бы оценить его. Он просто смотрел в себя и глубоко дышал, пытаясь опять загнать в рамки разумного отчаяние и боль, которым позволил подняться со дна души. Наконец он пришел в себя настолько, что смог продолжить:
– Понимаешь, Сэм, я пропустил все радости, все удовольствия игр и побед. Мне пришлось перейти сразу к обязанностям, которые тогда казались мне не очень интересными, и я не уверен, что они так уж занимают меня сейчас. Вся горечь осталась в душе, и
Сэм молчала. Он взглянул на нее и выдавил не очень уверенную улыбку.
– Так что в тот день в офисе Стюарта тебе довелось познакомиться не только с бессовестным казановой, но и с человеком без души.
Саманта наконец рискнула подойти ближе и погладила Джека по плечу.
– В тот день в офисе Стюарта ты выглядел неплохо, особенно для бессовестного покойника, даже если учитывать, что речь идет только о душе.
Толливер усмехнулся, ласково провел рукой по ее щеке и отошел к дальнему окну. Глядя на зимний пейзаж за окном, он опять заговорил, но теперь голос его звучал спокойнее, в нем уже не было такого отчаяния и боли.
– Я делал то, чего от меня ждали. Например, потакал матери, только чтобы она оставила меня в покое. Знаешь, я никогда не испытывал страсти к человеку или делу, никогда не был по-настоящему увлечен. Я никогда не позволял себе увлечься женщиной настолько, чтобы попасть в зависимость от чувств, чтобы привязаться… боялся опять оказаться на земле и не хотел испытывать боль и разочарование.
Саманта, склонив голову к плечу, разглядывала широкую спину. Подумав, она поинтересовалась:
– Может, я что-то пропустила? Бейсбол, да, я понимаю твои чувства; политика – тоже. Но когда же на сцене появилась та женщина, что причинила тебе боль?
– Да ладно, мы об этом уже говорили. – Джек коротко взглянул на нее через плечо. – Это моя первая, если можно так выразиться, женщина. Моя мать. Ты, наверное, заметила, что ее трудно назвать доброй или сердечной, или хотя бы понимающей… какие там еще качества принято связывать с мамой.
– М-да, маму твою я видела…
Джек повернулся к Сэм лицом, скрестил руки на груди и, хмурясь, продолжил:
– Помнишь, я рассказывал тебе про близнецов? Как ни странно, их смерть и для меня означала конец всего. После этого у меня просто не стало матери. Она умерла. Внутри безупречно одетой и причесанной оболочки не было ничего. Вечный лед. Единственный человек, который для нее что-то значил, – мой отец. А я… я только путался под ногами, каждый раз напоминая ей о том, чего у нее нет. Ей нужны были близнецы, а меня она видеть не желала. И даже не скрывала этого. И я не забыл… и никогда ей этого не прощу.
Сэм протянула руку и положила ладонь на предплечье Толливера. Джек был как каменный, мышцы словно свело судорогой. Но, взглянув на Сэм и ощутив ее прикосновение, он оттаял и схватил ее руку.
– Ты рискнул и допустил меня к себе, – медленно сказала Сэм. – Почему, Джек?
– Не знаю. Просто я уверен, что ты не предашь, – он усмехнулся. – Может, потому что ты такая милая и так хороша в постели.
– Здорово, – пробормотала Саманта.
– А
– Ты внутри больше не мертвый.
– И это здорово. Последнее время я действительно чувствую, что живу.
– Я рада, потому что жизнь – хорошая штука.
– И я не такой уж казанова.
– Я никогда так и не думала.
– Но это только благодаря тебе, Сэм. Ты понимаешь, что это твоя заслуга?
– Ничего подобного. – Она медленно покачала головой. – Причина в тебе самом. Именно ты решил, что быть живым гораздо лучше, чем бродить среди людей равнодушным призраком. Ты рискнул опустить защиту и впустил меня в свое сердце. И знаешь, Джек, я рада, что ты выбрал меня. Потому что… потому что я знаю, что ты достоин любви… А теперь скажи мне, ты будешь продолжать борьбу за пост сенатора?
– Думаю, да.
Он сжал ее руки.
– Я хочу спросить… хочу знать, почему ты решил, что хочешь стать сенатором? Ради чего?
Несколько долгих минут Толливер молча смотрел на свои руки, потом взглянул на Саманту, и губы его сложились в задумчивую улыбку.
– Не ради чего, а ради кого! Думаю, вы и будете моей мотивацией… и это будет очень сильная мотивация. Я хотел бы сделать это ради тебя и детей: Грега, Лили и Бена… если ты не против, конечно. И еще ради Монти и Саймона… и других детей и женщин… да и ради мужчин. Есть масса людей, чьи интересы нуждаются в защите.
– Ну вот, теперь я слышу слова человека, который действительно собирается стать сенатором.
– Значит, ты отдашь мне свой голос?
– Конечно! Я отдам тебе свой голос… и все остальное… если хочешь.
Дверь скрипнула, и Саманта быстро отдернула руку, которую Толливер уже поднес к губам. В комнату вошел сонный Дакота. Он был в пижамной курточке и штанишках. Саманта вздохнула, уже зная, что за этим последует.
– Переодень меня, мамочка.
Джек неожиданно сделал шаг вперед и решительно заявил:
– Позволь мне.
Саманта покачала головой и попыталась убедить Джека, что он не представляет себе, на что напрашивается. Но тот упорно настаивал на своем, и Сэм уступила, пожав плечами. Если Толливеру приспичило таким образом обогатить свой жизненный опыт, пусть его.
– Да ладно, Сэм, я переживу еще одно столкновение с мокрым памперсом. Не забывай, я был нападающим национальной сборной. И вице-губернатором штата Индиана. А скоро собираюсь стать сенатором. Ты оставайся здесь и рисуй, а мы дадим тебе знать, когда закончим.
Саманта пожала плечами:
– Вперед, большой парень. Но не говори потом, что я тебя не предупреждала.
Она наблюдала, как Дакота ухватил Джека за палец и они вместе покинули студию.
Джек разглядывал малыша, который лежал пузом вверх на пеленальном столике. Дакота снисходительно предоставил возможность очередному услужливому взрослому привести в порядок его попку. Вопросы личной гигиены явно не волновали молодого человека. Он выглядел как маленький король, который слишком важен и высокомерен, чтобы заботиться о таких мелочах.