Невеста сумеречной Тени
Шрифт:
Дав людям успокоиться, муж говорит:
— Меня обратили в мага Тени в двенадцать лет, и с тех пор я прятал эту силу, чуть сам не стал монстром, подчиняющимся приказам. Но моя дорогая жена, — он указывает на меня, укрытую спинами солдат, — сняла проклятье, наложенное Адельбергами сто лет назад. Теперь я не боюсь случайно причинить кому-нибудь зло и не стану скрываться.
Улыбаюсь, ловя на себе его тёплый взгляд. Люди поворачиваются, тянут шеи, разглядывая меня, о чём-то переговариваются, а женщины стараются рассмотреть мой наряд и причёску, знатно попорченную снежной крупой, сыплющейся
— Проклятые больше не потревожат нашу страну! — продолжает Эмиль, снова привлекая к себе сотни глаз. — Тень вернула их обратно. Кого-то — мёртвыми, но многих — живыми. И сейчас мы все должны решить, какой станет Сиория после ста лет ненависти.
Эмиль делает паузу, давая людям возмутиться. И таких оказывается немало. Кто-то громко ворчит: «Я не стану кормить этих убийц!». Кто-то осторожно предлагает: «Надо довериться князю. Он учёный, знает, что нужно делать». А кто-то выкрикивает: «Расстрелять их — и весь сказ!»
Муж, который только этого и ждал, тут же перехватывает инициативу, не давая толпе заразиться злостью.
— Знаю, что самый лёгкий способ решить эту беду — отомстить. Все мы помним передающиеся из поколения в поколение рассказы об ужасах тирании Адельбергов. До сих пор мы сталкиваемся с нападениями проклятых и магов Тени. У кого-то погибли родители, кто-то потерял ребёнка, лишился жилья. Я всё это знаю, ведь Тень пришла и в мою семью. Но я предлагаю вам новый мир. Мир, в котором мы не уподобляемся деспотам, в котором сами выбираем своё будущее.
Эмиль делает глубокий вдох, а я судорожно сжимаю пальцы Алисы. Муж с непокрытой головой стоит на помосте, ветер треплет его длинные волосы, и я всей душой желаю оказаться рядом, за его плечом, чтобы он не выглядел таким одиноким против огромной толпы.
— Моё предложение следующее. Император согласен объявить помилование для тех магов Тени, кто добровольно придёт в нашу армию и предоставит свой дар на защиту Сиории. Прочие — они зовут себя Никто — будут пойманы и преданы суду. Также мы провели перепись всех возвращённых, и ни у одного из них нет дара Тени. Им будет позволено вернуться в родные места, если они сами того пожелают. Каждому, кто согласится помочь этим людям с обустройством в Гранцбурге, как и в других городах, корона в благодарность выделит деньги. За разжигание розни против теневиков, перешедших на нашу сторону, будет назначено наказание, а день победы в революции станет днём памяти павших.
Я обеспокоенно смотрю на собравшихся горожан. Эмилю потребовалось почти два месяца, чтобы уговорить Стефана. Не могу посчитать количество бессонных ночей, которые он проводил с министрами, обсуждая всё это. Пожалуй, почти каждая, с момента нашей свадьбы. А уж количество возмущённых посланий от аристократов, прослышавших о возможных нововведениях, и вовсе ужасало. К счастью, среди них нашлись и те, кто поддержал мужа в стремлении покончить с кровавым прошлым. Но поймут ли простые люди?
Толпа волнуется, переговаривается. Никогда раньше власть не спрашивала их мнения, и теперь многие растерянно переглядываются, не зная, что делать. К счастью, Эмиль предусмотрел и это.
— Через три дня у градоправителя Гранцбурга будет приём. Я жду там десять ваших представителей. Мы не
Муж отступает назад, и на помост поднимается юноша. Ему лет пятнадцать, русые волосы коротко острижены, в руках он нервно комкает сдёрнутую с головы шапку. Я слышала его историю, ведь тоже помогала Эмилю в расспросах возвращённых. Мы в лагере всего две недели, а кажется, я уже знаю минимум половину из оказавшихся там людей.
Сначала тихо и несмело, потом всё громче, парнишка рассказывает, как в его деревню однажды ночью пришли солдаты. Они забрали всех, кто смог держать оружие, строгий офицер выбрал нескольких, чтобы передать им дар. С болью и отчаянием он вспоминает каждое село, которое разрушил, и свой страх, когда понял, что дар оказался проклятьем. Он пытался бежать, но Тень не позволяла ему сделать и шага, не давала обратиться против своих мучителей.
— С момента, когда магия забрала моё тело, я больше ничего не помню, — тихо говорит парень, но его слова разлетаются по всей площади — такая тишина висит над ней. — Наверно, я убил ещё многих, и мне очень жаль. Знаю, слова не вернут вам погибших, но я благодарен, что вы дослушали мою историю.
Кто-то в толпе презрительно свистит, но его тут же затыкают соседи, потому что на помост поднимается следующий возвращённый. За ним ещё один. И ещё. Люди слушают, позабыв про мороз, про ледяную крупу, сыплющуюся с неба, про уставшие ноги. Я смотрю на Эмиля, собранного, серьёзного, готового тут же вмешаться, если что-то пойдёт не так, но это не нужно. И когда всё заканчивается, и он, поблагодарив горожан, спускается с помоста ко мне, целую его, несмотря на правила приличия.
Проснувшись на следующее утро в палатке одна, понимаю, что Эмиль уже куда-то ушёл. Снежа и Мила, мужественно переносящие все тяготы лагерной жизни вместе со мной, помогают одеться, но я, так и не закончив туалет, отсылаю их прочь.
Последнюю неделю меня мучает утренняя тошнота. Сначала я списывала это на неудобства обстановки и непривычную еду, но сегодня вдруг принимаюсь считать дни лунного цикла. Найдя чистый кусок бумажки, вычёркиваю дни с последних регулов. Перепроверив всё трижды, убеждаюсь в своём предположении.
О боги, я беременна! У нас будет ребёнок. Одновременно радуюсь и пугаюсь. Не хочу отвлекать Эмиля, у него столько дел. Муж спит по четыре часа в сутки, часто забывая даже поесть, а тут новая забота. Не знаю, чего боюсь больше: что он бросит ради меня всё, к чему так долго стремился, или наоборот, отошлёт во дворец, запрёт там, как Стефан Катарину, и найдёт любовницу.
Воспоминания о погибшей императрице рвут грудь, наполняют глаза слезами. Я не хочу так! Не хочу! Как же всё не вовремя… Прижимаю ладонь к животу и, опустившись на постель, тихо плачу. Всего на полгода позже! Представляю себя располневшей и подурневшей в одиночестве дворцовых коридоров, без Эмиля, совсем одну. Нет, я не позволю разрушить наше только начинающееся счастье.