Шрифт:
Ничего не останется от нас,
Нам останемся, может быть, только мы.
И крылатое бьётся пламя между нами,
Как любовь во время зимы.
Мельница «Любовь во время зимы»
Пролог
Мы бежали изо всех сил по припорошенной снегом лесной тропе. Впереди – неизвестность и тьма. Позади – верная
С каждым разом бежать становилось все труднее. Тело замерзало и теряло силы, будто снег, по которому мы бежали, высасывал их. Боль в ранах снова вернулась. Хриплое дыхание вырывалось из моего рта, сопровождаемое резью в горле. Несколько раз мне казалось, что я вот-вот упаду замертво, но теплая ладонь Али придавала мне сил. Я крепко держал ее, сосредоточившись на тепле, что передавалось мне через ее тонкие пальцы.
– Я больше не могу… – Аля вдруг остановилась и согнулась пополам.
– Нельзя останавливаться! Он догонит и заберет тебя.
Схватив девушку за локти, я поднял ее, но устоять она не смогла и рухнула на колени. Ее голова бессильно поникла, а руки соскользнули с бедер и упали в снег, который стремительно таял вокруг Али, пропитывая собой ее нарядное одеяние невесты.
– Аля! – умоляюще произнес я, опасливо поглядывая в сторону, откуда мы бежали.
– Пусть забирает… Я больше не могу… И тебе будет без меня только лучше…
– Какая же ты глупая! – Я повернулся к девушке спиной и присел на корточки. – Цепляйся за спину.
– Не стоит…
– Цепляйся, иначе я останусь с тобой и встречу здесь свою смерть!
Аля тихо захныкала, но на спину мне все же залезла. Девушка весила как пушинка из-за последних событий, и я впервые порадовался этому – бежать будет чуть легче.
Стараясь двигаться как можно быстрее, я отключился от всего и полностью сосредоточился на дороге и своих ногах. Самым главным сейчас было выбраться из леса, поймать попутку и пересечь границу, за которой его силы уже не действуют.
Холодное дыхание, что преследовало нас всю дорогу, усилилось. По моему телу пробежал холодный озноб, а волосы на затылке встали дыбом.
– Он здесь, – испуганно пролепетала Аля. – Он нас догнал…
– Нет! – протестующе крикнул я, а затем обернулся.
Из лесной тьмы на меня смотрели два льдисто-голубых глаза. Насквозь пронизывающий ветер свирепым коршуном накинулся на меня, едва не сбив с ног. Жуткий хохот раскатистым эхом прокатился по лесной чаще. Не успел я моргнуть, как два глаза, похожих на ледышки, уже были прямо передо мной.
– От меня не убежать, – выдохнула мне в лицо сама смерть.
Глава первая
Праздник и смерть
– Ай, какая у нас елочка красивая! Вся горит и переливается, – восторженно произнесла уборщица детского сада, поставив перед собой швабру и опершись на нее. – А ведь в древние времена елки внутренними органами животных украшали,
– Теть Нюр, вы что такое говорите-то при детях! – возмутилась Катя.
Повесив золотой шарик на пушистую елочную ветку, я взглянул на детей. Вся группа с открытыми ртами смотрела телевизор, по которому показывали какой-то глупый мультфильм. Ни наряженная елка с гирляндами, ни слова уборщицы их не интересовали.
– Эти дети сейчас только в телевизорах и в телефонах, – фыркнула тетя Нюра. – Их сейчас никакой историей не заинтересуешь.
– Так Карачун – это же сказка, – заметил я.
– Сам ты сказка! – с обидой в голосе произнесла уборщица. – Наши предки страсть как боялись этого зимнего духа! Даже шли на такие извращения, как елка из кровавый потрохов…
– Теть Нюр! – снова возмутилась Катя. Порывшись в пакете с сосульками, она выудила две – серебристую и золотистую, – и, выбрав последнюю, повесила ее на елку.
К украшению детского садика к Новому году она подошла очень ответственно, как и к любому делу, за которое бралась. Елочные игрушки Катя отбирала только те, что сочетались друг с другом, например, красные и золотые или серебряные и синие. Мне же было абсолютно все равно, что вешать на елку: игрушки или же потроха. Я просто помогал Кате и все повторял за ней.
– Вон тот шарик криво висит, Катюш, – заметила уборщица, указав ручкой швабры на красный шарик со снеговиком.
– И правда… – Катя поправила шарик, но он все равно не выровнялся. Тогда девушка заломила ветку вверх и та, хрустнув, застыла под углом в девяносто градусов. – Ну вот, теперь ровно висит.
– Это же не искусственная елка, у которой ветки гнутся, – напомнил я Кате.
– Да я не до конца ее сломала. Продержится.
– Что ж тебе ель то сделала? А если тебе так палец переломить? – возмутилась старая уборщица.
– Вы что, мне угрожаете? – удивилась Катя. – Да мы сейчас на вас воспитателям пожалуемся! Или уйдем, так и не нарядив вашу елку до конца. А вас вообще уволят за некомпетентность и хамство!
Катя Голикова хоть и была человеком с большим сердцем и волонтёром с семилетнем стажем, частенько поражала своей бестактностью. Не меня, конечно, но остальных людей – да.
Вот и тетю Нюру поразила так, что у той даже рот приоткрылся от возмущения. Пару секунд замешательства, и уборщица недовольно заметила:
– Договоришься ты когда-нибудь, девочка! Придет за тобой Карачун и утащит навсегда в свое ледяное жилище. Он не любит тех, кто неуважителен. В особенности, к природе.
– Ага, конечно, – противно сказала Катя.
Махнув на нее рукой, уборщица потопала к выходу.
– Как-то жестко ты с ней, – заметил я, украшая елку мишурой.
– Кто бы говорил, – огрызнулась Катя. – Ты сам со всеми жесткий и противный. Ни разу за два года учебы не улыбнулся. Высокомерия хоть отбавляй. И только когда на Альку Логунову смотришь, хоть что-то в тебе меняется: взгляд становится другим, более тёплым. Градуса на 1,5.