Невеста
Шрифт:
— Мечтать не вредно, — грустно сказала Маша.
— Это не мечты, а бизнес-проект, — сухо сказала я. — Но для этого надо создать структуру, вложить капитал или привлечь инвесторов.
— Ты думала об этом? Давай вместе…
— Нет, — отрезала я. — Денег недостаточно. Рынок любит, когда на него выходят с размахом, а у нас нет ничего и никого, кроме ОБНОНа на хвосте. Возможно, через некоторое время я рассмотрю это предложение, и тогда бренд будет называться «София Буренина», — я покачала головой. — Нет, не звучит. А жалко.
— Я бы поехала с тобой, — сказала Маша. — Если
Я пристально посмотрела на нее, в глазах Машки читалась готовность к самопожертвованию. Я наклонила голову, мои белые локоны закрыли лицо, сквозь них я бросила томный взгляд на подругу, соблазнительно улыбаясь, провела кончиком языка по губам. Но Маша не поняла, что я копирую «менаду», она смотрела с грустью, не улыбнулась в ответ.
— Там нужны танцовщицы? — спросила она.
— Нет, — я была расстроена, что мои старания пропали даром. — Только проститутки, матерые такие блондинки, которые готовы принять километры хуёв, не поперхнувшись.
— Я не хотела жаловаться, — сказала Маша, — но у меня в последние полгода часто болели яичники. Под каждым длинным членом я корчилась и терпела, а они думали, что я ору от кайфа.
— Сходи к гинекологу.
— Уже, — сказала Маша. — У меня хроническое воспаление, это может вернуться.
— Я и так поняла, что ты не едешь, — сказала я. — В этом случае, сделай одолжение, не работай больше вообще никогда. Если я узнаю, что ты снова вышла на российскую панель, мне будет обидно.
— Я не выйду, — покачала она головой, — честное слово. Правда, у меня есть несколько человек, с которыми…
— У всех у нас есть, — перебила я. — Эти не считаются. Я же не хочу запереть тебя в монастырскую келью.
— Да, — сказала Маша, — давай не будем о грустном. Ты все–таки мир повидаешь, святые места. Поставишь за меня свечечку в Иерусалиме?
— Без проблем, — улыбнулась я.
Нам принесли давно заказанные блюда, и мы принялись их уплетать, на время прервав разговор. Только сейчас я почувствовала, как мне будет не хватать моей милой Машеньки, я снова окажусь совсем одна, и это предчувствие одиночества тяжким грузом легло на меня. Все–таки я надеялась раньше, что она обрадуется моему плану вместе улететь из России.
— Мама здесь будет совсем одна, — сказала я под конец. Мы уже остались одни в заведении, официант забрал пустые чашки из–под кофе и всем своим видом выражал усталость и желание избавиться от нас.
— Можешь не продолжать, — сказала Маша, — оставь только телефон. Я помогу ей, чем смогу.
Я записала на салфетке мой новый домашний номер, перешедший от прежних владельцев, Маша спрятала салфетку, и мы встали из–за столика. На улице по-прежнему торжествовала слякоть, очертания Воробьевых гор чернели на другом берегу, речная вода едва мерцала в темноте, кое-где освещаемой редкими фонарями. Было уже за полночь, мы быстро шли по мокрой аллее в сторону Комсомольского проспекта.
— Хочешь, поедем ко мне, — предложила Маша.
— Это будет ужасная ночь, — я ничего не хотела больше этого, но видеть Зинаиду и ее детей, украдкой пробираться в душ, и после слез и объятий все–таки расстаться, было похоже на агонию.
—
— И скоро это будет?
— Не знаю. Но я буду звонить маме… Знаешь что, — вдруг решилась я, — переезжай к ней!
— Нет, это неудобно.
— А приживать у работодательницы и мешать ее детям удобно? — взвилась я. — Ты же от нее зависишь, и она наверняка не платит тебе полную зарплату. Так?
— Ну, в общем… А тебе сколько я буду в месяц должна?
— Нисколько, — сказала я, — просто помогай матери.
— Так не бывает, — покачала головой Маша, — ты же повернутая на деньгах…
— Ты самый близкий мне человек, после мамы, — мой голос задрожал. — Мне приятно будет знать, что есть место, где думают обо мне и помнят меня.
— Боже, Сонька, маленькая моя, — Маша обняла меня, и мы так стояли какое–то время, как дурочки, забыв о дожде.
— Я все равно буду давать твоей матери какие–то деньги за жилье, — сказала Маша наконец, — пусть собирается сумма, которую потом, если захочешь, пустим в общее дело.
Я не обратила внимания на эти слова, тоска и нежность буквально разрывали меня, хоть сейчас и самой мне это признание кажется излишне сентиментальным, как лирическая попса в минорном ключе.
— Если не отпустишь меня сейчас, я никуда не полечу вообще.
— Ну и не лети, что мы, не проживем?
— Что ты говоришь, Машка, глупая, я должна сделать еще одно усилие.
— Кому ты должна?
— Себе. Я решила, — с немалым усилием я оторвалась от нее, наконец, перестала чувствовать ее чудесный запах, ее тепло, заметила, что ночь, осень и дождь поглотили весь мир вокруг.
— Береги себя и маму, — сказала ей и побежала к проспекту, уже у самой дороги обернулась — Маша отстала метров на сто, я видела только ее неверный силуэт на фоне темной аллеи.
— Что я делаю? — сказала себе самой. — Куда мне ехать? Зачем?
У такси, вместо обычных шашечек, на крыше была укреплена помпезная подсвеченная реклама казино «Кристалл». С момента моего прилета из Германии я слышала множество раз по радио рекламу этого места, открытого с прошлого года, и помнила, что в рекламном тексте объявлялось о бесплатной подвозке игроков. Впрочем, таксист не спешил трогаться, видимо, он работал не только на владельцев «Кристалла».
— Куда едем? — спросил он, наконец.
— В казино, куда же еще, — ответила я неожиданно для самой себя.
За исключением единственного похода, еще с Вадиком, в заблеванное казино брянских бандитов, я ни разу не появлялась в таких местах. Хотя больше года я провела в «Медовом носороге», то есть, буквально, в двух десятках метров от игорного заведения, размещенного в том же комплексе, я ни разу не переступила его порога. С одной стороны, мне не хотелось, чтобы менеджеры моего клуба пронюхали, что я присела на иглу азарта, но главным было не это, а просто тот факт, что мне вовсе не хотелось рисковать нелегко заработанными деньгами. Хоть известно, что в рулетке шанс проиграть всего лишь один из тридцати шести, но выиграть–то шанс еще меньше, если быть точной, он составляет один из тридцати семи.