Невесты песчаных прерий
Шрифт:
У Августы перехватило дыхание. Она не в силах была вынести такое оскорбление. Ее трясло как в лихорадке. Ей хотелось кусаться, царапаться, рвать, терзать. Ей хотелось выть на луну и требовать справедливости от самого Господа Бога.
Перрин снова заговорила. Голос ее дрожал:
— Я никогда ничего не просила у Джозефа. Все, что он давал, он давал по собственному желанию.
— Лгунья! — Августа схватилась за спинку стула с такой яростью, что побелели костяшки пальцев. Глаза ее сверкали, сердце бешено колотилось в груди. — Мой отец платил ренту за твой дом.
— Нет!
Лицо Перрин побледнело. Но Августа не заметила этого. Ей почудилось, что на губах Перрин появилась торжествующая улыбка. Августа видела только жадность шлюхи и безразличие содержанки. Видела проститутку, которая сгубила ее отца.
— Я была так же поражена, как и все остальные, когда Джозеф… умер. Августа, я клянусь, это было не из-за меня. — Сделав шаг вперед, Перрин протянула руки, словно в мольбе. — Поверь мне, пожалуйста. Мы обе любили его, а он любил нас обеих. Разве мы не можем…
— Ты думаешь, мой отец любил тебя? Тебя?! Ты меня насмешила! Бойд никогда не унизил бы себя, обратив хоть малейшее внимание на пошлую шлюху! Он использовал тебя, только и всего. Использовал, как, несомненно, делали и будут делать многие другие мужчины! — Оскалившись, она отбросила протянутые руки Перрин.
Конечно же, она знала, что ее отец содержал Перрин. Да и как не знать, когда все в Чейзити шептались об этом? Это причиняло ужасную боль — знать, что она оказалась всего лишь на втором месте, что ее одной было мало обожаемому папочке и что ему потребовался еще кто-то кроме нее, потребовалась женщина, к которой он ходил по вечерам, оставляя дочь в одиночестве размышлять, чем же она не угодила ему.
И в конце концов Перрин нисколько не пострадала. Это ведь не Перрин Уэйверли пришлось в отчаянии метаться, заминая скандал с растратой. Перрин Уэйверли не пришлось продавать дом, где она выросла, и лишиться всех драгоценностей, чтобы оплатить долги. Перрин Уэйверли не пришлось падать с высоты в пучину отчаяния.
И теперь это путешествие… Трудности пути, которые она не желала терпеть. Пустые часы, утомительная монотонность, невозможность уединиться, ночи в палатке, еда вперемешку с песком! В конце этого проклятого перехода ее ждал муж» которого она не знала и не хотела знать. И всегда — всегда! — пронизывающий до костей страх и мысли о деньгах.
Перрин ухватилась за руку Августы, занесенную для удара, и прижала ее к своей груди.
— Твой отец был хорошим человеком. Августа, пожалуйста. Ему было бы больно видеть, что мы готовы вцепиться друг другу в глотку.
Августа, казалось, не замечала, что за спиной Уны и Коры уже собралась толпа. Она не сознавала, что ее голос возвысился до безобразного крика.
— Как ты смеешь?! — Слова слетали с ее губ, брызжущих слюной. — Как смеешь ты так говорить?! Я была его доверенным
Ярость кипела в ней, обжигающая и неистовая. Уныние по поводу тощего кошелька, нервное напряжение, вызванное тяготами путешествия, ненависть к Перрин Уэйверли — все взорвалось в душе Августы.
Сжав зубы, она вцепилась в спинку складного стула и, ослепленная ненавистью, швырнула его в виновницу всех своих бед.
Стул угодил Перрин в грудь. Она упала на землю. В следующее мгновение Августа набросилась на нее. Она била Перрин по лицу, дергала за волосы, царапалась и пинала ногами, пытаясь уничтожить чудовище, соблазнившее ее отца и разрушившее ее жизнь.
В какие-то моменты она понимала, что Перрин сопротивляется, но не чувствовала, как ее дергают за волосы, не чувствовала, что на руках ее появляются глубокие царапины, что у нее разбита губа. Августа забыла обо всем на свете, ее единственной реальностью была жажда крови, жажда мести.
В эти мгновения сумасшествия и ярости она действительно считала, что если Перрин будет уничтожена, то все ее проблемы решатся сами собой. Когда Перрин не станет, ее отец появится в лагере и вызволит свою доченьку, избавит от многочисленных невзгод. Ее отец объяснит, что вышла ошибка, что он жив, что они по-прежнему владеют огромным поместьем на берегу реки и они все еще состоятельные и уважаемые Бонды. Он будет просить у нее прощения и скажет о своей любви, и он проведет остаток жизни, искупая свою вину за стыд и сердечную боль, от которых Августа так долго страдала.
Грубая рука схватила ее за ворот жакета и оттащила от Перрин. Железные пальцы прижали ее руки к бедрам. Все еще крича и брызгая слюной, пытаясь высвободиться, Августа видела, как Коуди Сноу приподнял Перрин за плечи и встряхнул, притянув к своей груди.
— Отпустите меня! — выкрикнула Августа. Глянув через плечо, чтобы посмотреть, кто осмелился поднять на нее руку, она увидела блестящие черные глаза Уэбба Коута. — Отпусти меня, ты, дикарь!
Перрин закричала:
— Она это начала! Она…
— Замолчите! Обе! — заорал Коуди; лицо его стало почти таким же темным, как смуглое лицо Уэбба. — Ради Бога, что тут происходит?
— Она набросилась на меня! — кричала Перрин, пытаясь высвободиться.
— Она была содержанкой моего отца! Она виновата в том, что…
— Говорите по очереди!
Но они не могли. Перебивая друг друга, стараясь вырваться, женщины выкрикивали обвинения и оскорбления. Наконец Коуди встряхнул Перрин с такой силой, что та невольно замолчала. Уэбб Коут последовал его примеру.
— Успокойтесь! Обе! — Коуди окинул взглядом толпу перепуганных женщин. Затем посмотрел на Сару Дженнингс, которая стояла как громом пораженная:
— Вы видели, что тут произошло?
Сара отрицательно покачала головой. Струйка растопленного сала лилась на землю со сковороды, которую она держала в руке.
Коуди задал тот же вопрос Хильде. Ему опять пришлось встряхнуть Перрин, когда та попыталась что-то сказать.
Хильда покачала головой:
— Нет.
— Эта шлюха пришла к моему фургону и…