Невесты песчаных прерий
Шрифт:
Боже правый! Августа осела у заднего колеса, борясь с тошнотой, подкатившей к горлу. Шлюха пришла не из-за денег!
Она уставилась ничего не видящим взглядом на песок, кружащийся в воздухе. Ей не нужно было платить Коре. Она могла бы сохранить четыре драгоценных доллара.
— Не знаю, почему ты решила поехать в Орегон и выйти замуж за незнакомца, но я прекрасно знаю, почему я это сделала, — невозмутимо проговорила Перрин. — У меня не было выбора. Следовательно, я не могу позволить, чтобы меня исключили из каравана. Нам придется терпеть друг друга еще четыре месяца.
Чувство
— Я буду держаться подальше от тебя, а ты держись подальше от меня. Если же нам иногда придется общаться, то, я уверена, мы можем делать это как цивилизованные люди, не прибегая к насилию. То есть будем вести себя как леди.
— Ты негодяйка! — Щеки Августы вспыхнули. — Это ты меня спровоцировала. Все произошло по твоей вине! Более того, никакая ты не леди! И никогда ею не станешь!
— Возможно, нет. Но я умею вести себя, как подобает леди. Я не бью людей и не швыряю в них стульями! — Лицо Перрин исказила гримаса отвращения.
О, как Августе хотелось подлететь к этой твари, вцепиться ногтями в ее лицо и сорвать с него это презрительное выражение! Она содрогнулась, поразившись своим мыслям.
Господи, откуда в ней эта дикая жажда насилия? С чего и когда это началось? Уставившись на царапины на щеке Перрин, она поймала себя на мысли, что ей ужасно хочется снова пустить ей кровь.
Августа заставила себя отступить на несколько шагов, чтобы избежать соблазна наброситься на Перрин. Она прижала кончики пальцев к вискам. Когда это ее оружие — ледяное презрение и чувство собственного превосходства — превратилось в жажду крови? Откуда берутся подобные пороки?
Должно быть, она теряет рассудок. Это единственное разумное объяснение. Страх и постоянное волнение помутили ее разум.
— Так, значит, мы договорились? — спросила Перрин не терпящим возражений тоном. — Мы не будем навязывать друг другу свое общество и приводить в недоумение всех остальных? Мы забудем о нашей неприязни до конца путешествия и станем вести себя как цивилизованные люди?
— Я тебя презираю!
Они смотрели друг на друга через трепещущее пламя костра. Темный дым вился над сковородой, которую оставила Кора, и запах горелого сала бил им в ноздри.
— Как ты правильно заметила, — резко, проговорила Перрин, — я не была доверенным лицом твоего отца. И не я довела его до краха. Он, кроме всего прочего, платил за усадьбу, в которой ты жила, и за слуг, которые там кишмя кишели. Он платил за платья, заказанные в Париже, и за безделушки, сделанные в Брюсселе. Он платил за твой экипаж и за подходящих к нему гнедых лошадей. Он платил за званые вечера и за развлечения. Джозеф обеспечил бы четырех любовниц за те деньги, каких стоила ему одна только дочь. Если он и повесился, оказавшись перед финансовым крахом, то это не значит, что в его смерти виновна только я!
— С чего это ты взяла, что у моего отца были финансовые затруднения? — прошипела Августа. Перрин замерла.
— Ты сама обвинила меня в том, что я разорила твоего отца и довела его до самоубийства.
— Я имела в виду его умственное состояние, а не содержимое
Перрин пристально взглянула на нее:
— Ты обвинила меня в том, что я разорила твоего отца и стала причиной его смерти. Ты сама так сказала.
Августа усмехнулась:
— Он и сейчас был бы жив, если бы не ты! Стыд из-за того, что он общался со шлюхой, скандал из-за этого — вот что убило его!
— Ты ошибаешься. — Перрин сжала кулаки. — Твой отец хотел жениться на мне.
— Лгунья!
— Я стала любовницей Джозефа, а не его женой, лишь по одной-единственной причине — из-за тебя и твоего самолюбия. Джозеф не хотел, чтобы ты чувствовала себя неловко в собственном доме. И он не хотел, чтобы я чувствовала себя нежеланной в доме, который мог бы стать и моим домом. Тебе и в голову никогда не приходило, что Джозеф был очень одинок. Ты думала только о себе!
— Убирайся с моих глаз! Я больше не хочу тебя видеть!
Темные глаза Перрин сузились, на щеках ее горели алые полоски. Она открыла рот, но тотчас же закрыла его. Сжав зубы, резко развернулась и наткнулась на внезапно появившегося перед ними Коуди Сноу, вокруг которого вращался песчаный смерч.
— Возвращайтесь в свои фургоны, леди. Мы попытаемся пройти еще четыре мили до привала на ночь.
— Пропустите меня! — крикнула Перрин.
Его брови чуть приподнялись. Он отступил. Она вскинула голову и, яростно подхватив юбки, пронеслась мимо.
Коуди прикрыл своим цветастым платком нос и рот — носившийся в воздухе песок затмевал солнце. Когда он повернулся к Августе, его голос звучал приглушенно:
— Вы уладили свои дела?
«Ты — из семьи Бойдов, — напомнила себе Августа. — Бонды не обсуждают своих личных дел с любопытствующими». Она гордо вскинула голову:
— Найдите Кору, будьте добры, и скажите, чтобы она возвращалась в фургон.
Глаза Коуди превратились в узкие щелки.
— Если вам нужна ваша служанка, мисс Бойд, ищите ее сами.
Он зашагал мимо костра, и через минуту его высокую фигуру поглотила пыльная буря.
Кора. Как только Августа произнесла имя этой негодяйки, ей открылся весь ужас ее положения.
Что теперь делать? Зайдя за фургон, она низко наклонилась, и ее тут же вырвало.
— Какой прекрасный день! Наконец-то! — откинув назад голову и чуть не потеряв мужскую шляпу, которую она попросила на время у Гека Келзи, Мем Грант широко улыбалась двум ястребам, описывающим круги у нее над головой. Солнце и небо, сиявшее, как перевернутая фарфоровая миска, приободрили ее, и она чувствовала себя гораздо лучше, чем в последние две недели. Слава Богу, головная боль прошла. Впрочем, никакая головная боль не испортила бы удовольствия от сегодняшнего утра.