Невесты Шерраби
Шрифт:
— Саймон… — Ах, если бы не так болела лодыжка! Она встала бы и стерла эту властную и высокомерную складку с его губ. — Я никогда не обманывала тебя и никогда не обману, но если ты думаешь… — Она поднесла руку ко рту. В его голубых глазах вспыхнул огонь, чуть не опаливший ей кожу. — Саймон… Неужели ты думаешь…
— Что я думаю? — холодно и насмешливо спросил он. — Что ты имеешь виды на моего нищего кузена Джералда? Плохой выбор, моя дорогая. — Он очень решительно расстегнул манжет своей белой рубашки и начал закатывать
— Саймон! Как ты… — Она заставила себя проглотить конец этой злобной реплики. В конце концов, гнев ничего ей не даст. Оливия сдержалась и ровно спросила: — Ты ведь сам не веришь этому, правда?
— Не верю, — признался он. — Эта мысль пришла мне в голову, когда я увидел тебя в его объятиях. Но потом я подумал, что это на тебя не похоже. Точнее говоря, решил, что у тебя больше вкуса.
Как он мог? Как он мог стоять там, далекий, сексапильный, саркастичный, и предполагать возможность того, что?..
— Саймон, — сквозь зубы процедила она, — ты можешь не обращать на это внимания, но я твоя жена.
— Да, согласился Саймон. — Именно это я и сказал Джералду. До того, как указал ему на дверь.
Кажется, в его голосе прозвучала нотка юмора? Оливия смутилась, нахмурилась и снова засомневалась в себе. А еще больше в Саймоне.
— Ничего не понимаю, — наконец сказала она.
— Серьезно? — Теперь в глазах Саймона стояли душераздирающая пустота и такая тоска, от которой Оливии захотелось заплакать. Заплакать и обнять его.
— Саймон… Если Джералд тут ни при чем, тогда что же? Мне жаль, отчаянно жаль, что я прочитала твое письмо. Особенно после… после… — Она не могла продолжать.
Фразу закончил за нее Саймон:
— После того, как ты решила, что я смесь Любопытного Тома [18] с Макиавелли, потому что прочитал твой дневник еще до того, как узнал тебя.
Оливия поморщилась.
— Да. Более или менее, — подтвердила она.
— Угу. — Он расстегнул другой рукав. — Скажи, ты призналась бы мне, что прочитала это письмо, если бы я не застал тебя на месте преступления?
18
Человек с нездоровым сексуальным любопытством.
Оливия опустила глаза и принялась теребить складку ночной рубашки.
— Не знаю. Я понимала, что ты не собирался мне его показывать. Но да… рано или поздно я должна была бы спросить… — Она запнулась. Необходимо было что-то сказать. То, что было неизбежно. — Саймон, я была не права. Прости. Я должна была верить тебе. Верить, что ты не станешь пользоваться своим знанием моего дневника во вред мне.
Он сделал отрицающий жест и сказал:
— А вот я засомневался в том, что верю тебе, когда увидел, как ты читаешь мои личные бумаги.
Его тон был
— Как ты мог верить мне? — сдавленным голосом спросила она. — Я ведь уже доказала, что не верю тебе.
— Да. В этом все дело, — кивнул он. — В доверии. А поскольку ни один из нас не может доверять другому, какое будущее может ждать нашего ребенка?
Оливия проглотила комок в горле и задумалась над ответом. Но прежде чем она смогла найти слова, прежде чем поняла, что хочет сказать, в окно снова ударил дождь и комната озарилась слепящим оранжевым светом.
Она ахнула, когда молния, ярко осветив каждый угол, превратила желтые стены в золотые, а бронзовую голову Саймона — в огненный барельеф на белой двери.
За вспышкой молнии последовал оглушительный удар грома.
Но за мгновение до того, как раскат стих, Оливию осенило и она нашла слова, которые могли спасти их брак.
— Саймон, — тихо сказала она. — Я люблю тебя. И хотя мне понадобилось слишком много времени, чтобы понять это, я клянусь, что буду верить тебе всю свою жизнь.
Поверит ли он? А даже если поверит, неужели от этого что-то изменится? Его глаза были полны такого мрачного и глубокого скепсиса, что Оливия испугалась. Неужели ее признание прозвучало слишком поздно?
— Я люблю тебя, Саймон, — повторила она. — И думаю, что любила всегда. Но я не знала, не могла поверить… Понимаешь, после Дэна я не думала, что когда-нибудь… — Она остановилась, не в силах продолжать.
Как она могла объяснить стоявшему у двери мужчине с каменным лицом, что уверенность в невозможности полюбить помешала ей узнать любовь даже тогда, когда та пришла — нет, ворвалась, ударила ее по лицу и сбила с ног? И та же уверенность помешала ей понять, что рука об руку с любовью приходит доверие.
Лежа на подушках и пытаясь найти нужные слова, Оливия увидела, что Саймон провел ладонью по глазам. Когда он опустил руку, его лицо больше не было каменным. Наоборот, дышало необузданным, диким восторгом.
— Оливия, — сказал он, — поверь, мне следовало бы убить тебя за тот ад, который я пережил. Это еще одна игра или ты серьезно?
— Да, — промолвила она. — Да, конечно, серьезно. Это никогда не было игрой.
И тут его губы раздвинула широчайшая, белейшая, самая чудесная улыбка, которую она когда-либо видела.
— В таком случае, радость моя, — сказал он, — если бы не растянутая лодыжка, ты бы не сидела здесь тихая и притворно-невинная, как котенок. Нет, ты бы сейчас лежала навзничь и расплачивалась со мной за все те ночи, которые я провел без сна, сгорая от желания. Желания, которое чуть не разодрало мне внутренности…