Невезучая
Шрифт:
Кряхтя и спотыкаясь едва ли не на каждом шагу, как столетняя старуха, я опять побрела на кухню. Вновь продемонстрировав кухонным стенам (единственным безмолвным свидетелям моих нечеловеческих потуг) сложный гимнастический трюк, я достала из нижней полки холодильника банку солёных огурцов. Рискуя уронить трёхлитровую ёмкость себе на ноги, я налила полный бокал огуречного рассола и залпом выпила его. При этом меня не покидало жуткое ощущение, что мои, враз онемевшие от холодного напитка, зубы сейчас посыпятся прямо на кухонный пол.
Ради избавления от невыносимой головной боли я была готова в то утро на любые жертвы. Однако, по закону подлости, мне не помогла ни одна,
Да, я взяла достойный реванш: негодный ветреник Филимонов бы прилюдно посрамлён, а также подвергнут жестоким мукам ревности. И поделом ему! Нечего вводить в опасное заблуждение неопытных порядочных девушек. Ходить без обручального кольца на пальце, выступая в соблазнительной роли холостяка. У нас и так в стране мужчин мало, а тут тебе женатики под ногами путаются, воду мутят.
Я на личном опыте узнала, что значит быть звездой. Честно скажу: тяжела она, шапка Мономаха. Простым людям жить легче и даже приятнее: от повышенного внимания к твоей персоне быстро устаёшь. Короче говоря, игра не стоит свеч.
Мне без особого труда удалось, аккурат перед самым нашим расставанием, возвыситься в глазах своих институтских подруг. Ведь добрая половина из них, разменяв третий десяток, не имела даже самого завалящего жениха (отчасти по причине однородного полового состава нашей студенческой группы). Трёх наших одногруппников я в расчёт не беру, поскольку они позволили себя охомутать уже на первых курсах института, из-за чего, в том числе, у нас в годы учёбы вошли в моду девичники, будь они неладны! Как вспомню последний из них, так до сих пор дрожь от ужаса по телу бежит. Всё-таки не умеем мы, девчонки, нормально веселиться без парней: они одним своим присутствием держат нас в нужном тонусе. Ну а в их отсутствие, чувствуя себя несправедливо обделёнными мужским вниманием, мы начинаем хулиганить.
Только не подумайте, что я себя оправдываю. За свои поступки нужно отвечать, как бы тебе постфактум не было стыдно, когда больше всего на свете хочется поскорее забыть о том, как ты накануне по дурости набедокурила, заявив, подобно тому вору из байки: «Я – не я, и лошадь – не моя». Нет, я ни от чего не отказываюсь: что было, то было.
Моя беда в том, что я редко пью. Правда-правда, не смейтесь! Я принимаю спиртное только по большим праздникам, из-за чего мой организм к нему плохо адаптирован. В переводе на русский язык это означает, что я не умею пить, то бишь не знаю своей нормы. Но как «незнание закона не освобождает от ответственности», так и моё неумение пить порой приводит меня к весьма печальным последствиям.
Зная об этой деликатной особенности моей сверхчувствительной натуры, подружки на вечеринках обычно следили за мной в оба глаза. Но на этот раз они дали маху, поскольку сами напились до беспамятства на радостях от того, что нескончаемым зубрёжкам и предэкзаменационному мандражу пришёл-таки конец. Теперь (конечно, при условии, что кому-то из них придёт в голову заняться педагогической деятельностью) они сами могут с полным правом доводить других до мандража. По закону бумеранга.
А ведь мои изначальные
Но прошу вас, не надо иронизировать. За своё легкомысленное поведение на девичнике я саму себя наказала просто нечеловеческими страданиями. Уж стыдила, как не стыдит, наверное, за грехи тяжкие самый строгий и придирчивый священник на исповеди. Ревела белугой так, что глаза от слёз опухли, из-за чего пришлось примочки на веки прикладывать, а, выходя на улицу, одевать солнцезащитные очки. Ругала себя самыми последними словами. Признаться, я раньше даже не подозревала, как много нехороших слов знаю, всё-таки как-никак филолог по специальности, из чего, кстати, можно сделать очень любопытный вывод: в состоянии сильного стресса каждый человек способен узнать о себе много нового.
Господи, да если бы кто мне раньше сказал, что я (в недавнем прошлом примерная студентка) на вечеринке в кафе стану зажигать со своим преподавателем, который годится мне в отцы (речь идёт о Викторе Ивановиче Крысятникове), что на глазах у всего честного народа я напьюсь, как сапожник, и буду танцевать, как проститутка, то такому нахалюге, честное слово, я без всяких колебаний набила бы морду! А ещё подала бы на этого рассказчика в суд за клевету! И не потому, что я драчунья, у которой вечно руки чешутся, или скандалистка, у которой без скандалов тут же в горле пересыхает. Откровенно говоря, я, вообще, ни драться, ни горло драть не умею. Но ведь своё доброе имя нужно отстаивать, правда? И всеми доступными средствами. Да только доброго-то имени у меня больше нету. Было, но ушло. Теперь же с меня можно было смело писать картину «Раскаявшаяся грешница».
Стоило мне оклематься с похмелья, как чувство мучительного стыда за своё глупое поведение на приснопамятном девичнике захлестнуло меня, подобно огромной и неумолимой волне. Ведь я не только опозорилась перед девчонками и Виктором Ивановичем, но ещё умудрилась подвести своего любимого среди зарубежных классиков писателя Оноре де Бальзака! Пустила коту под хвост всю идею устроенного мною прощального вечера: «Запомните меня молодой и красивой». Да уж, запомнили! Оставить такую память о себе я не пожелала бы даже злейшему врагу…
И всё же у меня ещё оставался шанс довести до ума хотя бы концовку бальзаковской истории. В произведении французского классика, оставленная любовником красавица-виконтесса, покидает Париж. Ну, так я тоже могу уехать!
Будь сейчас советское время, в поисках романтики, настоящей любви и верной дружбы я могла бы отправиться на БАМ, или на какую-нибудь другую комсомольско-молодёжную стройку. Но нынче время другое. Романтические порывы и искренний энтузиазм уже не только не востребованы, но даже кажутся смешными и старомодными. Народ в поисках денег уезжает заграницу, либо в первопрестольную. Однако мне не подходит ни то, ни другое. Заграницей меня никто с распростёртыми объятиями не ждёт, а Москва – город дорогой и во многих отношениях опасный.