Невезучая
Шрифт:
– Поговорим о моем отце, – жестко заявил он.
– И надолго ваш разговор затянется? Меня дома ждет на обед отец.
– Две минуты.
Он замолчал, ну, а я, ни за что не стала бы первая затевать разговор, разве, что силой меня заставили бы. Так что я ждала, и думала, что же он мне хочет сказать о своем отце.
– Вы знаете, что мой отец женат? – тон, каким был задан этот вопрос, меня удивил, в нем была агрессия.
– Ну, да. Я и маму Вашу, Анастасию Юрьевну прекрасно знаю, – стараясь не обращать
– Значит, прекрасно, – протянул с ехидцей в голосе он.
– Так, мы же соседи, почему бы и нет? – недоумевая, что за допрос устроил он мне, спросила я.
– Вы яркая лицемерка, – жестко бросил он.
От такого комплимента, я в удивлении разинула рот. Придя в себя, я разозлилась, и мой мозг стал усиленно думать, как ему в ответ съязвить понаглее и нахальнее. Но ничего на ум ни шло, а он тем временем продолжал издеваться надо мной.
– Вы подбираетесь к моему отцу мелкими шашками. Бесконечная, наивная улыбочка! Смущенные красивые зеленые глазки!
«Вот, гад! Где он нашел у меня красивые глаза? За двадцать пять лет своей жизни, сколько раз смотрелась в зеркало, ни разу в своем отражении не видела никакой красоты», – подумала я, а этот нахал, продолжал обливать меня грязью дальше.
– А отец, мой. Как о Вас высказывается. Так что? Дальше осталось ждать только адюльтера? Богатства захотелось?
Я сидела словно пришибленная, ничего не говоря ему в ответ, как будто меня ударили пыльным мешком из-за угла, а он произносил дальше свою обличительную речь, как обвинитель на суде.
– Сынок, ты едешь домой, подвези, пожалуйста, и Оленьку, – тощим голоском изобразил он своего отца. – Ну, я подвезу, – зарычал он дальше, – я так подвезу его дорогую Оленьку, – здесь в его голосе уже проскользнули нотки бешенства, что мне даже стало страшно, – что ее сам дьявол не отыщет.
На мое счастье, мои глаза посмотрели в окно, и я увидела, что мы подъезжаем к моему дому.
– Остановите машину! – закричала я.
Неожиданно он резко затормозил и я, ударившись головой о переднее сиденье «Мерседеса», тихо сползла на пол, и впала в прострацию.
– Приехали, – услышала я его далекий голос, будто у меня в ушах была вата. – Была бы у меня возможность, Вы уже с обеда у нас не работали.
От удара головой мне стало так плохо, что меня даже затошнило. В душе я отправила отца и сына к чертовой бабушке, и, не сдержав досады, застонала.
– Ну, что еще?
Но не дождавшись от меня ответа, он, наверно, оглянулся, и не найдя меня на сиденье, бросил взгляд за него. Я услышала чертыханье, звук хлопнувшей дверцы, щелчок дверцы возле меня. Олег Петрович вытянул меня из машины, поставил на ноги.
– Ради бога, извините, – пробурчал он.
Только я не поняла за что, за клевету или за резкое торможение?
– Садист.
Твердо, ставя ноги, на мокрую землю, и молясь, чтобы моя походка не была, как у пьяного, я шла и бормотала про себя, что хотелось бы высказать, этому мистеру Ханже. Но правда, уже было поздно дискутировать, так как я стояла на пороге дома.
Отец встретил меня старческим всплеском рук, удивившись моему виду. Мало того, что я была мокрой, успела вымокнуть пока шла от машины к дому, так и грязной. Грязь я собрала, валяясь на коврике машины.
– Папа, дай мне, пожалуйста, горячего чаю с малиной, – опережая его вопросы, попросила я. – И позвони, будь добр, Петру Григорьевичу, и скажи ему, что я увольняюсь.
Восклицания отца:
– Что случилось? Почему ты решила уволиться?
Я не стала слушать, а отправилась прямиком в свою комнату, мысленно добавив еще один пункт в черном списке книги о своей невезучей жизни.
Когда ко мне в комнату влетел отец, расплескивая чай из чашки, я, как ни в чем не бывало, сидела и читала книгу, точнее изображала.
Увидев такую мирную картину, отец опешил, и резко остановился, пролив остатки чая.
– Ты часом, не заболела дочь?
– Да, ты что, пап, я здорова, и чувствую себя прекрасно. Спасибо за чай, – сказала я и взяла из его рук пустую чашку, пока он ее не выронил, услышав от меня последние новости.
– Так почему же ты увольняешься? – присев на кровать, рядом со мной, спросил он.
– Скорее всего, это меня уволили, – пробурчала я, разглядывая на дне чашки ягоды малины.
Подожди, – вздохнул отец, – ничего не пойму. Объясни с самого начала, что с тобой сегодня произошло.
– Абсолютно ничего, – веселым тоном соврала я. Огорчать и расстраивать отца, не было ни какого желания, поэтому я постаралась за беззаботной маской скрыть свои неурядицы.
– Почему же ты тогда увольняешься? – удивление отца уже было безграничным. – Тебя Петр обидел?
Я чуть не подавилась малиной, которую жевала, смакуя аромат.
– Ты, что, пап, – воскликнула я, – этот человек на святого потянет. Он, как божий одуванчик.
– Тогда в чем дело, ты мне объяснишь, в конце концов, – взорвался в прямом смысле отец.
– Надоело мне там работать, – тоном капризной девицы, протянула я. Ну, не рассказывать же ему, что меня заподозрили во флирте с начальством. Его еще удар хватит в придачу к язве.
– И все? – настороженно спросил отец.
– И все, – сделав глупенькие глазки, твердо ответила я. – Я позвоню Петру Григорьевичу и скажу об этом сама.