Невидимая река
Шрифт:
– О чем думаешь? – поинтересовалась она.
– М-м… о поэзии.
– О поэзии?
– Ну.
– Ты вроде не из таких.
– Не из каких?
– Не знаю, но это не похоже на тебя.
Опять права. Никуда меня не запишешь. В регби я не играл, так что в одной компании с нормальными парнями не состоял. Не был ни в «Дрегонз», ни в «Дандженс», стало быть, с ботанами не общался. Клея не нюхал, плохие компании тоже мимо кассы. От активистов, которые делали школьную стенгазету, был далек. Ото всех я был далек.
– Йитс [6] , мне нравится Йитс.
– Сказочный костюм не жмет?
–
Опять тишина.
Ах да, это же она в товремя, и я в товремя. Я – на пятнадцать фунтов тяжелее, без бороды, волосы чистые и ухоженные. Она – индианка, экзотическая красотка. Я – отпрыск хиппи, вундеркинд с проблемами в смысле дисциплины. Она – староста. При этом мы оба – белые вороны. Мы были созданы друг для друга.
– Йитс много писал о кельтской мифологии. – Мне хотелось показать, что я читал не только сказки.
6
Йитс Уильям Батлер (иное принятое написание – Йейтс; 1865–1939) – ирландский англоязычный поэт, драматург, исследователь кельтского фольклора. В основе его произведений – мотивы ирландского эпоса и народных сказок. Лауреат Нобелевской премии (1923).
– Правда?
– Да. Например, ты знаешь, почему кельтский крест – с кругом?
– Нет.
– Это символ Луга, бога солнца. По этой же причине католики Шаббат переделали в воскресенье.
– Ты что, все про это знаешь?
– Не то чтобы все… – признался я и поймал ее легкую улыбку.
– Я много знаю из индийской мифологии.
– Расскажи что-нибудь, – попросил я, улыбнувшись в ответ.
– Она довольно странная. Как-нибудь в другой раз, – жеманно ответила она.
– А он будет?
– Может быть.
Мы зашли в кафе у бассейна и стали смотреть, как пловцы движутся туда и обратно. Мы говорили о школе, о книгах. Все еще лил дождь. Потом я проводил ее до дома. Она вымокла до нитки. Мы стояли за оградой внушительного особняка ее отца. Причуды тридцатых: белая штукатурка, окна в романском стиле, горгульи, три этажа, маленькая готическая башенка на крыше. Я слышал об этом месте, но никогда не бывал здесь прежде.
Дом назывался «Крошка Таджик».
– «Крошка Таджик?» – переспросил я, стараясь не засмеяться.
Она вздохнула:
– Он так называется с тридцатых годов, с тех пор как был построен неким ушедшим в отставку членом индийской госслужбы. Конечно, отец не мог устоять, когда увидел это. Тихий ужас. Жить в доме с именем – уже маразм, но с именем «Крошка Таджик»!..
Она засмеялась. Ее лицо засияло в свете фонаря.
– Ты со мной встретишься снова?
– Встречусь.
– В школе поговорим?
– Да. Прогуляемся на следующей неделе. У тебя хоть будет шанс прочесть стишок Йитса.
– Так я и сделаю.
– Договорились. Спокойной ночи!
– И тебе.
Она посмотрела на меня. Темные, глубокие, изумительные глаза. Алые, пухлые губы: кажется, дотронься – брызнут соком.
– Ну, – сказала она, – может, ты меня поцелуешь?
Я ничего не ответил. Подался вперед и трепетно, как будто имел дело с изнеженной розой, прикоснулся ладонью к ее мокрой щеке и поцеловал в губы. Вкус персиков. Мы стояли под дождем, целовались, каждый ловил дыхание другого, а потом она пошла по длинной дорожке к своему дому. И я отправился домой, мучаясь сомнениями. Я не верил, что когда-нибудь буду снова настолько счастлив.
И оказался
3. Горящая пристань
Зонтов мы не взяли. Утром было солнечно. Но кто может надеяться на солнечный день, если идет на похороны в Восточном Ольстере? От Донегола до Морнских гор все заволокло черными тучами, и сейчас льет проливной дождь. Он лупит по земле так сильно, что в глине образуются воронки.
Приходская церковь Святого Николая, Каррикфергус, 12 июня 1995 года.
Холодно, почти не видно, что происходит впереди. Ничего не слышно. Простой сосновый гроб рядом с купелью. Церковные гимны. Поминальную молитву прочел старший брат усопшей, Колин. Церковь двенадцатого века, если не старше. Уильям Конгрив [7] и Джонатан Свифт похоронены здесь. Я пришел сюда против воли. Последний раз я был на похоронах… ах да, когда хоронили маму. Где в Белфасте можнопроводить в последний путь еврейку, к тому же атеистку и гуманистку? В синагоге – исключено. Снять зал в аренду. А церемонию кому вести? Отец подыскал человека. Актера с заунывным голосом. Он говорил о маме, которую вовсе не знал. Он продолжал играть, пока все не переросло в фарс. Если поминальная служба должна рождать в душе катарсис, то это была его полная противоположность.
7
Конгрив Уильям (1670–1729) – английский драматург.
– Черт!
– Тихо ты! – отозвался Джон.
Служба, рукопожатия, слезы. Джон, Фейси и я, вымокшие, втиснулись в машину Фейси, «форд-фиеста».
Дождь стекает по сломанным дворникам на лобовом стекле. Мы движемся в похоронной процессии. Фейси выжимает сцепление, останавливается. Мы вышли из машины и направились вперед по набережной. Бледная вода залива. Черные тучи. Подъем на Дауншир-роуд. Кладбище. Восхитительное зрелище: народ придерживает на головах шляпы, зонты раскрыты и вывернуты ветром наизнанку. К кладбищу идут только мужчины. Женщины, как и положено в протестантском Ольстере, остаются снаружи кладбищенских ворот или дома готовят еду для поминок.
Могилы. Плиты. На некоторых что-то изображено. На других мокрые цветы. На детских – скорбные изречения. И вот – эта самая. Печальнее всех. Только не смотреть в эту сторону. Только не смотреть. Навещал три раза за шесть лет. Боль. Немота. Ком в горле. Лампа над кроватью в больнице, мама, накачанная лекарствами, ее тело, терзаемое болью, только я и она. О господи! Джон и Фейси все еще рядом со мной. На секунду я опираюсь на Джона, чтобы не упасть.
Мистер Патавасти, Колин и Стивен Патавасти и их дядя, которого я вижу в первый раз, несут гроб. Оскальзываясь в грязи под этим грузом смерти в ящике. Все кончено. Виктория убита бандитом-мексиканцем в своей квартире в Денвере. Вот ведь нелепость. Такая потеря.
Туман на холмах. Холм Нок с одного края в бледных кругах серого и зеленого цвета. Запах. Пахнет сырой землей. Вокруг кладбища несет навозом вспаханного поля. Служба. Белая сутана священника промокла и развевается от ветра. Шестьдесят мужчин в темных костюмах стоят и мокнут под дождем. Никто не может разобрать, что говорит священник.
И тут до меня доходит. Это же похороны по христианскому обряду! Она была христианкой. Тогда к чему была вся эта индуистская мифология? Просто поза? Доля экзотики для двухполюсного, сектантского Ольстера.