Невидимая река
Шрифт:
– Музей изобразительного искусства и библиотека, – объясняет таксист и останавливается возле здания с вывеской «Вестерн палас-отель 1922», розового и плоского, с бассейном. Выглядит оно немного захудалым и уж точно дешевым. Пойдет. Центр города в полумиле ходу вниз по обжигающей полоске Бродвея.
Мы расплачиваемся с таксистом, не забывая накинуть пятнадцать процентов чаевых. Выгружаемся. Идем к гостиничной стойке.
– Вот это клёво, – одобряет Джон.
Я гляжу на него. С меня пот градом, нервы ни к черту, о том, чтобы даже ответить,
Встал я рано, сходил на пляж. Укололся. Вернулся домой, провел два часа за сборами и поисками «лекарственных принадлежностей». Подобрать Джона и добраться до аэропорта – еще час, поскольку Фейси на своем «форде-фиесте» ехал медленно и осторожно. Ему было все еще неловко со мной разговаривать из-за того случая с «лендровером», хотя я его простил: ведь он был в безвыходном положении. Меня все равно бы нашли.
Потом два часа ожидания, чтобы пройти досмотр, дальше – час лететь от Белфаста до Лондона, пять часов дожидались посадки на свой рейс в аэропорту Хитроу. Потом десятичасовой перелет из Лондона в Денвер. Три часа получали багаж, проходили таможню и добирались сюда. Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как я последний раз ширнулся.
В вестибюле отеля веет безысходностью и остатками былой роскоши. Резкое, клонящееся к закату солнце проникает внутрь сквозь жалюзи и освещает огромных размеров треснувшее зеркало над побитой стойкой регистрации в стиле ар-деко. Человек за стойкой читает комикс. Нас видно в черно-белом мониторе камеры безопасности. На столике кактус в горшке – то ли уснул, то ли засох. Пыль кружится в столбе солнечного света. Плитка, уложенная в виде шахматной доски, отходит от пола. На рыжем диване сидит пожилой человек с узкими, острыми чертами, в его руках аэрозольный баллончик. Он и клерк у стойки – оба курят.
– Смотри не лопни, старый гриб! – бодро обратился Джон к пожилому.
– Тебе… чего надо… мудозвон? – невероятно медленно огрызнулся тот.
Мы подходим к стойке, клерк выделяет нам комнату. Платим за неделю вперед. Паспорта наши ему до фени, ни о каких правилах поведения он даже не вспомнил, выдал нам ключ и пополз наверх. Читал он комикс про супергероев из «Американской лиги справедливости».
Ступени, длинный ряд однотипных комнат. Ключ.
Входим. Из окна виден Бродвей. Жарко, машины стоят в пробке.
– Ба, здесь есть кондиционер! – отмечает Джон с восторгом.
Он бросает шмотье, несется к кондею и врубает его на полную. Не успели мы толком распаковаться, как в комнате стало на двадцать пять градусов прохладнее.
Джон не может сдержать порыва радости.
– Америка, чертова Америка! – вопит он.
– Угу.
– Господи, мы же здесь, в Америке,говорим тут с тобой!
– Я в курсе.
– Ты-то бывал здесь, а я нет. И всегда мечтал попасть. Ты мотоциклы видел? По дороге я заметил пару «харлеев» и одного «индейца». «Индейца», прикинь? А тачки, тачки-то какие! Прямо как в том сериале про полицейских, «Старски
– Джон, слушай, мне надо ширнуться.
Джон затряс головой:
– Нет, нет, нет и еще раз нет! Ну же, Алекс, может, теперь самое время резко завязать? – спросил Джон.
Охрененное предложение. Гляжу на него.
– Нет, – говорю.
– Алекс, если ты не… – Тут он замолкает: наконец-то заметил, в каком я состоянии. Бледный, весь в трясучке, еле сдерживаю в себе скудное содержание желудка. – Хорошо, хорошо, Алекс, если так припекло, иди. Слушай, а мне травы заодно не раздобудешь, а?
– Посмотрим. Джон. Ты, как здесь говорят, подстрекатель.
– Да ладно! Смотри, чтобы тебя не упекли.
– Если что, скажу, что это ты виноват.
Жара. Солнце. Я иду по Бродвею. Широкие улицы, ровные тротуары, пологие заезды по сторонам дороги. Опять вышел к Колфаксу. Полно пешеходов. Кожа обгорела и зудит. Здание Капитолия. Памятник солдату – участнику Гражданской войны. Десять заповедей.
По обочинам ютятся бездомные, бедняки, всякая пьянь.
О! Притон.
Стойка бара, полумрак, все в дыму. Солнце, как лазерный луч, проходит сквозь трещины в темных, непрозрачных снаружи стеклах. Очень по-американски. Рекламы «Будвайзера», «Куурса», стол для американского бильярда, странные вещи повсюду. Люди, каждый сам по себе, таращатся на рюмки, многие с пивом в руках. Ни одной женщины. Туда ли я зашел?
Бармен. Черный, лет сорока пяти, лысый, громадные сильные руки, способные свернуть шею кому угодно.
– Мне пиво, пожалуйста.
– Документы при тебе?
– Не понял?
– Удостоверение личности.
– Зачем?
– Ты не здешний?
– Нет.
– Только с двадцати одного года можно выпивать в таких заведениях.
– Мне двадцать четыре. Некоторые дают больше.
– Я не шучу. Документы?
– А, секунду, у меня паспорт с собой.
– Это другое дело, дай-ка глянуть.
Я протянул ему свой паспорт, он уставился в него. Как, интересно, он смог хоть что-то увидеть в такой темноте?
– Из Англии приехал? – спросил бармен, продолжая разглядывать паспорт.
– Ага.
– Турист?
– Точно.
– До этого бывал в Денвере?
– Нет.
– Для лыж уже поздновато, – сказал он, при этом его лицо скривилось в смущенной усмешке.
– Я не катаюсь на лыжах, – успокоил его я.
– Какое тебе пиво?
– Без разницы.
– «Куурс» пойдет?
– Вполне.
Бармен налил мне пива и поставил передо мной:
– Три доллара.
Я дал ему пять долларов и, памятуя сцену из какого-то фильма, оставил доллар на чай.
– Турист, значит. А я здесь родился. Коренной житель, что большая редкость. Ты вот знаешь, какое здание в Денвере было построено самым первым?
– Нет.
– Бар, – сказал он, довольный собой.
– Ну да!
– Ну. А после него какое, знаешь?
– Откуда!
– Бордель.
– Потрясающе!