Невидимка и (сто) одна неприятность
Шрифт:
И испытала легкий укол разочарования, когда Даниэль, пусть не сразу, но отстранился, выпустил меня и даже поднялся с кровати.
Я с некоторым удивлением проследила, как он роется в ящике, и как выныривает оттуда с довольной рожей.
— Лови!
Я машинально подставила руки и в ладони мне шлепнулось крупное красное яблоко.
— Все, что есть… я, вообще-то, запас булок в комнате держать не имею привычки! Хотя теперь, видимо, придется.
Он снова сел на кровать, а потом взял и легко перетащил меня к себе на колени, как куклу. Я
Мы оба молчали. Я сосредоточенно ела. Даниэль сидел, пристроив подбородок на мое плечо, уютно обнимая. И чему-то улыбался. Мне ужасно хотелось снова взъерошить его волосы, но яблоко оказалось очень сочным, и все руки были липкие.
Так странно.
Ночь. Я сижу в комнате у парня. У него на коленях. Молчу. Грызу яблоко. И мне хорошо.
Ничуть не хуже, чем вчера на чердаке, во всей этой романтической атмосфере и с беззаботной болтовней.
Странно. Но хорошо.
Яблоко кончилось. Я выпрямилась, покрутила головой, в поисках урны. Даниэль отобрал у меня огрызок и метко отправил в нужном направлении, а потом ладоней коснулся теплый пощипывающий ветерок, и они снова стали чистыми.
И я не удержалась.
Пальцы снова скользнули в густую шевелюру, и я испытала какой-то непередаваемый экстаз от этого нехитрого, казалось бы, жеста.
— Чему ты улыбаешься? — Даниэль так и молчал, и мое любопытство взяло верх.
Лагранж потерся о мою ладонь, как кот, подставляяющий местечко за ухом — и вот тут меня почеши, и вот тут меня погладь.
— Как чему? Моя девушка пришла ко мне в гости, как тут не улыбаться?
М… моя… девушка?
Я, пока ела, думала о том, что нужно поговорить еще про что-то. Важное всякое. Про лабораторную, про Криса…
Но это словосочетание выбило из головы все посторонние мысли.
Что значит “моя”?! Мы ничего подобного не обсуждали!
И...
Так подождите.
Если я — его, то он… мой получается?
Мой? Мой собственный? Личный Даниэль Лагранж?
Не Мирей, не кого-нибудь еще, а… мой?
Так не бывает!
Пока я пребывала в прострации, вызванной столь вольным присвоением, и примерялась присваивать сама, Даниэль даром времени не терял. И до меня не сразу дошло, что он уже какое-то время меня целует, просто не в губы.
Легкие поцелуи касались виска, щеки, медленно стекали на шею. Когда Лагранж вдруг осторожно прихватил зубами мочку уха, меня через все тело прострелило маленькой молнией удовольствия, я резко выдохнула, и сама изумилась тому, каким томным получился этот звук. И сразу же за зубами дорожку прочертил язык — щекотно, влажно, невыносимо остро. Казалось, там, рядом с ухом, сейчас сосредоточились все мои нервные окончания.
Что он делает?..
Паническая мысль пронеслась в голове галопом, я напряглась, закаменела, то ли от ужаса, то ли от невыносимой остроты ощущений. То ли от всего сразу.
— Ш-ш-ш… — Даниэль легонько подул на влажный след, оставленный языком,
Я подняла плечо, закрывая доступ к шее и отстранилась, насколько это позволяла поза и обвившиеся вокруг талии руки.
Раз ничего не будет, то и нечего тогда!
Мне было страшно. Все слишком быстро. И я бы не сказала, что мое согласие в происходящем играет какую-то роль. Я не была согласна с ним целоваться, и не была согласна встречаться. Но ведь целуюсь и встречаюсь!
И да, прямо сейчас я не жалею. Но мне все равно страшно.
А еще я боюсь все испортить.
Или что он все испортит. Или что ему надоест. Или станет скучно со мной возиться. Или ему не понравится, потому что я ничего не умею. Или…
В конце концов, я до сих пор не понимаю, почему он выбрал именно меня, и как надолго это все. Что я знаю о Даниэле Лагранже?
Много и ничего.
Все эти мысли пронеслись в голове, но попроси меня хоть одну из них как-то внятно сформулировать вслух, я бы не смогла.
— Лали, — Даниэль ткнулся лбом в мой лоб. — Я открою тебе страшную тайну, моя испорченная девочка. Иногда поцелуи и объятия — это просто поцелуи и объятия, а не прелюдия.
Это… это… это я испорченная?!
— И не надо так оскорбленно хлопать на меня своими ресницами! — он потерся носом о мой нос, легонько поцеловал.
И еще. И еще. Медленно втягивая, вовлекая меня в знакомый водоворот ощущений, от которого кружится голова, и перехватывает дыхание, и колотится сердце.
Я ему верю. Меня бы здесь не было, если бы я ему не верила.
И мне не хочется уходить прямо сейчас.
И, наверное, действительно не случится ничего страшного, если я разрешу себе немножко любопытства.
А ему — немножко себя.
Даниэль развернул меня к себе лицом, и теперь мои колени упирались в кровать по обе стороны от него. Его руки покинули талию и теперь трогали, гладили, сжимали бедра сквозь тонкую ткань. И я порадовалась, что на ночную вылазку надела спортивный костюм. Если бы на мне сейчас была юбка…
От одной только мысли о том, как эти руки мазнули бы по обнаженной коже, она покрылась мурашками, и снова внутри стрельнуло острое и одновременно тянущее ощущение.
Губы Даниэля снова неумолимо двинулись вниз по шее выцеловывая, прихватывая, и я запрокинула голову, позволяя этим губам делать все, что им заблагорассудится.
И вдруг, легонько куснув напоследок в место, где шея переходила в плечо, Даниэль остановился, отстранился и посмотрел мне в глаза, молчаливо приглашая.
“Попробуй сама. Тебе понравится”, — как будто бы прозвучало в моей голове.
Я осторожно коснулась поцелуем линии подбородка. Она была жестче, чем губы, и немного, самую малость шершавая. Прочертила носом, губами до самого уха, пытаясь лучше прочувствовать и запомнить это ощущение. Губы были сладкие. А кожа — соленая. И на языке оседает вкусом аромат одеколона.