Невидимка из Салема
Шрифт:
– Кепочка, – сказал я. – Сиреневая. Ты голубой, что ли?
– Что?
– Я спросил – ты голубой? Плохо слышишь?
Он отрицательно покачал головой.
– Ты чего головой трясешь?
– Я хорошо слышу, – тихо произнес Тим.
– Отвечай тогда. Ты – голубой или нет?
Он снова начал трясти головой.
– Что? – спросил я и наклонился вперед. – Говори громче.
– Мне двенадцать, – прошептал он. – Я не знаю, какой я.
Я рассмеялся ему в лицо.
Я не ударил его тогда. Это случится в другой раз. На обратном пути, проходя мимо стройки, я закинул сиреневую кепку в открытый контейнер,
Чувствовалось облегчение, некое внутреннее обновление – и, наверное, поэтому моя совесть молчала.
В течение двух лет я использовал Тима Нордина в качестве мальчика для битья, чтобы ощутить себя сильнее кого-то. Думаю, что точно так же относились ко мне Влад и Фред. Возможно, запустилась цепная реакция на то, что произошло раньше. Одни всегда попадали под раздачу, другие нападали, и я не был ни хуже, ни лучше. Такова была система.
Затем что-то произошло, и Том Нордин переехал из Салема. Может быть, из-за семьи, не знаю. Он пропал, и я не очень переживал по этому поводу. Я никому не говорил о том, что сделал. Думаю, что Тим тоже молчал. Несколько лет я не слышал о нем ничего, до тех пор, пока Юлия не произнесла его имя, когда мы сидели на водонапорной башне.
А теперь он вернулся, подросший, но такой же худой. Я сидел на кухне и завтракал, когда он прошел мимо Триады. На таком расстоянии я его сначала не узнал, но когда пригляделся, стало ясно, что я увидел того, кого видеть не хотел. Походка Тима не изменилась. Когда пытаешься быть незаметным, есть одна проблема – эти попытки заметны. Они очевидны.
– Лео, все нормально? – спросил отец, перед тем как уйти на работу. – Ты… сам не свой всю последнюю неделю.
– Да, – ответил я. – Все хорошо.
– Уверен?
– Абсолютно.
Отец разочарованно кивнул, взял ключи и закрыл за собой дверь. Час спустя все повторилось, только уже с мамой. Я сидел у окна на кухне в ожидании звонка Грима. В этот раз мне хотелось узнать, как дела у Юлии. Мне нужно было знать, как она себя чувствовала. Люди могут смеяться по разным причинам. Я видел, как улыбалась Юлия, но это вовсе не означало, что у нее все хорошо.
Час спустя наконец-то позвонил Грим. Мы взяли футбольный мяч и пинали его по дороге к спортплощадке. Мой друг не очень любил спорт – единственное, к чему у него был интерес, так это к просмотру соревнований по стрельбе, – но сейчас он утверждал, что пинать мяч изо всех сил – это здорово. Я был с ним согласен.
Спортплощадка была пустой и словно ждала нас. Я достал мяч, который Грим только что забил в ворота.
– Ты знаешь, кто такой Тим Нордин, а? – спросил я.
– Тим… – ответил Грим и поднял брови. – Да. Он друг детства Юлии, но я вроде слышал, что он переехал отсюда. Никто не знает, почему, даже Юлия. – Он отпустил мяч на землю. – А что?
– Думаю, что видел его сегодня.
– А ты его знаешь?
– Нет. Но мой знакомый ходил вместе с ним в садик, поэтому я знаю, кто он такой.
Я никогда не спрашивал о Юлии, просто не мог. Начиная с завтрашнего дня она будет ходить в ту же школу, что и я.
В первый день мне не встретились ни Юлия, ни Грим. Я общался с одноклассниками, это было необычное чувство. Не то чтобы они мне нравились, я почти
На второй день у меня было занятие по математике в одном из классов в самом конце школьного здания, больше напоминавшего завод. Я свернул за угол, и передо мной оказался длинный и пустой коридор. Я опаздывал на несколько минут, занятия уже начались. Вдоль стен тянулись ряды шкафчиков, а на некоторых из них уже появились граффити. Бросалась в глаза большая, черная свастика.
Открылась дверь одного из туалетов, и я увидел Юлию, направлявшуюся ко мне. У нее в руках были папка и несколько книг. Она смотрела на лист бумаги, качавшийся в такт ее шагам. Юлия подняла глаза и, увидев меня, застыла. Ее взгляд… Мир вокруг закачался.
– Привет, – сказала она, не останавливаясь.
– Привет, – ответил я и остановился. – Как дела?
– Сложно. – Юлия посмотрела на свое расписание и пошла дальше.
Глядя ей вслед, я надеялся, что она обернется, но напрасно. Я почувствовал себя обманутым идиотом. Уничтоженным. Мне хотелось плакать, потому что теперь отношения между нами будут именно такими. И конца этому не предвидится.
В тот же день я услышал от кого-то, что Тим Нордин вернулся в Салем, потому что его родители развелись, а его отец был не из тех, кто способен воспитать ребенка. Поэтому Тим стал жить с матерью, а она скучала по Салему и захотела переехать обратно. «Вот как оно бывает», – подумал я. Ему следовало хотя бы возразить.
На тех выходных состоялся большой праздник под открытым небом. Его проводили на той площадке, где мы с Гримом были неделей раньше. Информация о празднике распространялась на листах бумаги, которые расклеивали на шкафчиках и раздавали на уроках. Мы с Гримом пришли с пластиковыми бутылками, в которых был отлитый из запасов наших родителей алкоголь. Мне удалось раздобыть только граммов двести водки, поэтому пришлось смешать ее с лимонадом. Из-за газа вкус был даже хуже, чем обычно.
– Не знаешь, Юлия придет? – спросил я.
– Без понятия, – ответил Грим. – Я ничего ей не сказал, поэтому надеюсь, что она не появится. Не хочу весь вечер за нею приглядывать.
– Зачем тебе это?
– Это же, блин, моя сестра. И в последнее время она кажется какой-то странной…
– С чего бы это? – сказал я и почувствовал, как учащается мой пульс. Открутив пробку с бутылки, я сделал большой, обжигающий глоток. – Ты же не можешь опекать ее постоянно. Ей, черт побери, скоро шестнадцать. Она может сама о себе позаботиться. Хватит относиться к ней, как к ребенку.
Грим не смотрел на меня.
– Ты не понимаешь, что ли? – спросил он.
– Что я должен понять?
– Только Юлия не дает нашей семье развалиться, только благодаря ей мы живем вместе. А родители не могут ее защитить.
– А от чего ее нужно защищать? И почему защищать должен ты? Социальные службы мог…
– Это из-за них я оказался в «Юмкиле». Если они заберут меня или Юлию, то все кончено.
Я выпил еще. Помню, что подумал тогда о том, что проблема была не в ком-то из них, а она формировалась, так сказать, между ними, в самом устройстве семьи. Они прикладывали слишком много усилий, чтобы быть семьей. Мне было трудно дать определение этой мысли.